Шрифт:
Закладка:
Женя вообще не терпел отказов, он их просто не признавал. Если та, которую он выбрал, по каким-то причинам решила, что он ей не симпатичен, Женя с маниакальным упорством добивался её расположения. Но только для того, чтобы убедиться, что ему всё это не интересно, а сама девушка не так уж и хороша. За спиной у него были сотни разбитых женских сердец и заплаканных глаз, но его это не волновало и никак не трогало. А Настя… с ней всё пошло не по плану, всё было странно и неоднозначно с самого начала. Он легко получил её, практически не прилагая никаких усилий. «Просто и изящно, за такое одно удовольствие деньги получать», – думал он про себя. Потом Дрязин подсунул ему ещё одно дельце, Женя ненадолго выпустил Настю из виду и из своих объятий, и она почему-то ускользнула. Впервые в его жизни женщина не просто не стала страдать по нему, писать слёзные смс и умолять о встрече. Она ещё и по своей воле сократила свидания до минимума. Дальше стало только сложнее – она взбрыкнула и не согласилась с ним, не захотела делать то, что было нужно ему. Странно и необъяснимо. При её-то типе личности… А потом ещё и эта её болезнь, будь она не ладна. И надо же, ровно в тот момент, когда он, напротив должен усилить свои позиции, контролировать каждый её шаг, направлять руку и камеру…
Неприятности не заставили себя долго ждать. Спустя три недели «пустых» Настиных эфиров ему позвонил Дрязин, злой как чёрт, и потребовал немедленно явиться.
– До начала тендера месяц, а у нас по-прежнему никаких результатов! – орал он, задыхаясь. – Я за что тебе плачу, придурок ты напомаженный?! У тебя была элементарная задача – нужно было всего-навсего получить доступ к их камерам или повесить свою! Упырь недобитый. Мне к Барковскому на приём послезавтра, что я ему скажу?! Ему наше с тобой «работаем» уже поперёк горла! Кретин! У тебя неделя, чтобы получить хороший материал. Не выйдет – бери лопату и сам копай в понравишемся тебе месте, там тебя и похоронят!
Женя и сам видел, что эфиры Насти не несли никакой смысловой нагрузки. Да, с точки зрения соцсетей она отрабатывала всё удивительно грамотно. Сюжеты были все как на подбор выверенные и яркие, личности героев прекрасно раскрывались. А чего стоили их истории!.. Он и сам иногда «залипал», вслушиваясь в диалоги незнакомых ему Настиных коллег, чьих лиц он ни разу в жизни не видел, но уже успел составить себе портрет каждого. Но вопреки его ожиданиям никто не обсуждал начальника, бухгалтерия не шепталась про серые схемы, попивая с Настей кофеёк. Да и вообще, всё было в рамках приличия. Иногда, правда, его раздражал Лёня, который то и дело норовил позвать Настю на свидание. Бесило то, как она с ним кокетничала. И хотя всякий раз этот щегол получал отказ, Женя смутно терзался ревностью, хотя и всячески это отрицал.
Теперь же Дрязин недвусмысленно дал понять, что игры кончились, пора идти ва-банк. Но как? Как получить доступ к внутренней информации, к планам руководства?.. Ещё до начала работы с Настей он тщательно изучил всех представительниц женского пола и парней, кто хоть отдалённо напоминал геев. Но все как один оказались при мужьях, детях и прочих отягчающих обстоятельствах. Настя казалась самой лёгкой для разработки. А оказалась самой пустой и бесполезной.
Выходя из офиса Дрязина, Женя с трудом сдержался, чтобы не хлопнуть дверью и не нахамить секретарше. Хамить секретаршам – вообще последнее дело, никогда не знаешь, как они тебе пригодятся…
– Иван Анатольевич, дорогой, я очень рад, что Вы всё-таки выбрались ко мне! – Панов предельно искренне улыбался Барковскому, пожимая его руку. – Как здоровьице?
– Как говаривала моя покойная тёща, а она была коренной одесситкой, не дождёшься!
Они оба рассмеялись. Барковский от собственной шутки, Вадим скорее от мысли о том, как, должно быть, тёща-одесситка достала его, узколобого, обидчивого и заносчивого москвича, своим искромётным южным юмором.
– Прошу к нашем шалашу, – почти галантно махнул Панов в сторону накрытого стола.
– Покорнейше благодарю, – так же почти галантно ответил Барковский, с трудом протискиваясь в узкий проём между Вадимом и дверным косяком. У Вадима вообще была удивительная способность мгновенно вывести собеседника из равновесия, при том, не произнося ни слова. Сейчас его целью было нащупать слабые места Барковского, взбесить его и заставить сказать лишнее. И с этим манёвром он угадал – Иван Анатольевич, который никак не хотел признавать тот факт, что его некогда широкоплечая фигура заправского качка раздалась в области живота и бёдер до неприличных размеров. Он уже много лет шил себе на заказ дорогие костюмы, а потому давно не знал собственного размера одежды. Но когда кто-то вот так, полушутя, указывал ему на этот недостаток, он мгновенно закипал. А так кто занимаемый им государственный пост позволял не стесняться в выражениях, то он давно разучился контролировать свои эмоции. И вот теперь, когда это остро требовалось, он едва нашёл в себе силы не обратить внимание на такое пренебрежительное отношение. Силы-то нашёл, но осадочек остался.
В углу зала, закрытого по такому случаю на спецобслуживание, у камина был накрыт шикарный стол. Вадим, зная привычки своего собеседника, велел официантам убрать изящные приборы и бокалы и стилизовать мини-банкет под советский минимализм: гранёные стаканы и такой же графинчик с ледяной водочкой, деревянные доски с пергаментом вместо сервировочных тарелок, чёрных хлеб и глиняная посуда. Всё нарочито грубое, блёклое, с претензией на брутальную натуральность. Композицию довершала совсем непривычная для советского взгляда килограммовая лохань с чёрной икрой в центре стола. Панов хоть и не вёл дела в ресторане, но точно знал, какой публике нравятся такие фишки. Не ошибся он и на сей раз: Барковский одобрительно хмыкнул и, едва усевшись в своё кресло, потянулся за куском хлеба и ложкой икры. Вадим невольно поморщился – этот жест выдавал в Барковском человека, не умеющего планировать наперёд, импульсивного и всё такого же неотёсанного, как когда-то, в первые дни их знакомства. Но тому и дела не было – Барковский с причмокиванием и явным наслаждением пережёвывал бутерброд, глядя как официант ловким движением наполнял их стопки.
– Ну что, за удачный диалог и понимание по всем фронтам? – поднял свой стакан Вадим.
– Отчего же, давай! – легко ответил его собеседник и привычным жестом опрокинул рюмочку в рот. – Тем более, что пониманием нам с тобой нужно как никогда. Говорят, ты у моих орлов из-под носа контракт на тендере увести хочешь, – начал он без прелюдий. – Завязывай, брат. Это всё тебе не по зубам.
– Отчего же? – лениво откинулся на спинку кресла Панов. – Думаю, сдюжу. Вот смотрите, – он лукаво улыбнулся одними глазами, – договор на эксклюзивные поставки с Орлом у меня есть? Есть! С Воронежем есть? Есть! Приёмка есть? Тоже есть! Менеджеры у меня звери, телефоны и интернет в офисе пашут, бухгалтерия белая. Сам я кристально чист и прекрасен. Чего бы не попробовать?
Повисла пауза. Барковский внутренне кипел, но всё ещё пытался сдержаться. Сейчас он находился на чужой территории. Замершие у входа охранники легко разберутся и с Пановым, и со всеми, кто тут околачивается. Но от скрытых камер и звукозаписи они ему не помогут. Нужно было выбирать выражения. А делать этого он и не умел, и не любил.
