Из коридора мне видно кухню и ванную – обе пусты. Остается лишь дверь слева, которая слегка приоткрыта. Я чувствую, как кровь приливает к моей ладони, когда тянусь к ручке. Открыв дверь, в первые секунды вижу лишь мух. Они покрывают занавески, как движущаяся плесень. Я слышу их жужжание, и когда несколько мух проносятся мимо меня, начинаю размахивать руками. У меня все тело покрывается мурашками при мысли о том, чем они питались. Я не хочу, чтобы они касались меня.

Время замедляется, когда мой взгляд перемещается на стул в углу комнаты. Она, Хильда, там. Точнее говоря, то, что осталось от Хильды. Одного взгляда достаточно, чтобы ухватить множество деталей. В моей голове, подобно жужжащим мухам, проносятся картинки. Личинки, гниль, жидкость, разложение, отек, почернение. Эти картинки я никогда не смогу стереть из памяти.

Нужно задокументировать все детали состояния обнаруженного тела. Позже эти записи зачитают в присутствии родственников, поэтому делать их тяжело.

Я собираюсь с силами и настраиваюсь на работу. В каждом подобном случае мы обязаны объяснить, почему не провели сердечно-легочную реанимацию. Как мы поняли, что человек мертв? Почему не попытались спасти его? В данном случае в этом нет необходимости, но мы все равно должны все задокументировать. Описать состояние тела. Гниение. Запах. Эти детали тяжело фиксировать, ведь мы знаем, что вскоре их зачитают в коронерском суде перед родственниками усопшего.

– Я нашла ее, – кричу я Лиз, которая, вероятно, все еще стоит на верхней ступеньке.

Слышу, как она медленно подходит к комнате. Дойдя до двери, уверенно заходит внутрь. У меня создается впечатление, что она заставляет себя сделать последний шаг. Она похожа на стеснительного артиста, которого выталкивают на сцену. Взгляд Лиз останавливается на теле, и она замирает. Спина прямая, подбородок опущен. Она совершает лишь одно движение: сжимает и разжимает кулаки. Боксер.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, положив руку на ее предплечье.

– Да, – коротко отвечает она.

– Тогда приступаем.

Я достаю из кармана резиновые перчатки. Вокруг роятся мухи, когда я подхожу к окнам и открываю их настолько широко, насколько это возможно. Испытав облегчение при виде вылетающих на улицу насекомых, я возвращаюсь к телу. Мы должны осмотреть его на наличие признаков насильственной смерти. Нам нужно отыскать контактные данные, чтобы оповестить родственников и друзей умершей. Мы обязаны осмотреть дом на наличие препаратов и ценных вещей, детально описать место происшествия и «покрутить тело». Это так называется, потому что в большинстве случаев мы в буквальном смысле крутим его. Поворачиваем, чтобы посмотреть, нет ли травм или ран, которые могли привести к смерти. Было бы неловко, если бы мы вызвали сотрудников похоронного агентства, а они, перевернув труп, обнаружили огромный нож, воткнутый в спину. Такое уже случалось.

Итак, мы, надев перчатки, стоим перед телом, потеем и дышим ртом. Как мы вообще это сделаем? Тело настолько разложилось, что у него нет глаз. Я предполагаю, что Хильда умерла, сидя на стуле, а потом соскользнула вниз, потому что теперь она стоит коленями на ковре. Ее руки остались на подлокотниках, поэтому она находится в неестественной позе. Ее ноги широко разведены, а ночная рубашка задралась так высоко, что прикрывает только грудь. Я содрогаюсь, глядя на нее, мне кажется, что я застала ее в самом беззащитном виде. Хильды больше нет. Ей все равно. Нижняя часть ее тела темно-синяя, поскольку из-за гравитации вся кровь скопилась там.

Прозрачные полоски чего-то похожего на пищевую пленку оторвались от ног и присохли к ножкам стула.

– Что это? – шепчет Лиз, нагибаясь, чтобы лучше все рассмотреть. – Как думаешь, она была в колготках?

Я смотрю на эту тонкую пленку и вздыхаю.

– Думаю, это ее кожа, – отвечаю я.

Лиз охает и выпрямляется.

У Хильды между ног висит большой кожный мешок, выступающий вперед. Я не понимаю, что это. Непроизвольно отвожу от него взгляд каждый раз, когда пытаюсь рассмотреть. Позднее я узнала от работников похоронного агентства, что этот мешок между ног был образован жидкостью, кровью и органами.

– Мы должны осмотреть тело на наличие травм, – бормочу я. Лиз не двигается.

Я не виню ее. Я не хочу даже сделать еще один шаг по направлению к телу Хильды, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к нему. Однако вероятность, что ее убили, все же существует. Разве она не заслуживает того, чтобы ее осмотрели? Пересиливая себя, я подхожу ближе к Хильде и нагибаюсь, чтобы посмотреть на ее плечи. Они прижаты к переднему краю сиденья. Сделав глубокий вдох, я кладу руку на плечо, которое ближе ко мне, и тяну. Стараюсь немного нагнуть тело вперед, чтобы рассмотреть спину. К моему удивлению, оно легко подается вперед – трупное окоченение давно прошло. Мои пальцы утопают в ее плоти, напоминающей прохладный пластилин. Я чувствую в горле новую волну едкой гнили, после чего отдергиваю руку и делаю шаг назад. У меня немного кружится голова, и я чувствую желчь у себя во рту.

– К черту, – говорю я.

Я не могу этого сделать. Пытаясь не допустить того, чтобы меня вырвало, как новичка, срываю перчатку и бросаю ее на пол. Уже не в первый раз я думаю о том, как смерть лишает человека достоинства. Мы с Лиз выходим из комнаты, и я объясняю ей, как заполнить отчет для коронера. Когда приезжает наш сержант, я говорю ей, что нам не удалось осмотреть тело из-за сильного разложения. Честно говоря, даже если бы я осмотрела спину Хильды, мне было бы сложно определить, есть ли на ней повреждения.

Мы обыскиваем квартиру, пытаясь обнаружить что-то, что выведет нас на ее родственников, но поиски практически безрезультатны. На камине стоит одинокая открытка с цветами. Сложно сказать, как долго она там находится. В квартире аккуратно и чисто, если не считать слоя пыли, который образовался за те недели, что Хильда была мертва.

«Хильда, я скучаю по тебе. Джек».

Я нахожу фотографию и понимаю, что на ней еще живой человек, сейчас уже разлагающийся в соседней комнате. Она улыбается. Она была счастлива.

Стоя там и читая эти слова, я понимаю, что стала свидетелем конца жизни. Не просто разложения тела, а ухода настоящего человека. Кого-то, кто любил и потерял любимого. Кого-то, кто остался в полном одиночестве. Я не вижу ни семейных фотографий, ни признаков существования внуков. Мне интересно, есть ли у Хильды дети. Вдруг я нахожу маленькую черно-белую фотографию, стоящую за коробкой салфеток. На ней позирует стройная женщина в хорошо