Шрифт:
Закладка:
Джейран глядела на учителя физики, всегда такого серьезного, даже сурового, и думала: «Ну почему бы ему не сделать Мине замечания. Все-таки на уроки надо приходить в школьной форме, а не в новом красивом платье!»
Как бы ей хотелось иметь голубое платье, подхваченое в талии широким поясом из кожи. Но на мамину зарплату такое платье не купишь. Она бы не посмела даже заикнуться об этом.
Ну почему так несправедливо устроен мир?!
ЧТО Я ТАКОЕ СДЕЛАЛ?
Когда вошел Али, Сабур сидел в своей маленькой комнатке и строгал кизиловую палку — она должна была стать новой ручкой половника.
Али старался казаться спокойным, хотя то и дело встряхивал кистями рук, как это делают борцы перед раундом, снимая нервное напряжение.
— Что случилось, Али? — забеспокоился Сабур. Он встал и отложил в сторону палку.
— Допрашивала тебя Сарат Магомедовна?
— Допрашивала? А почему она должна меня допрашивать?
— Она искала тебя после уроков.
— А что случилось?
— Никогда не думал, что Мина нас заложит! После того как я ушел с вечера, она сказала, будто мы с тобой пришли в школу пьяные. Поэтому, мол, она с тобой и не танцевала.
Сабур улыбнулся.
— Ну, не совсем поэтому.
— Допустим, я и вправду выпил вина, ладно. Но ты-то тут при чем?
— Все дело именно во мне…
— В тебе?
— Она ревнует меня к Джейран, отсюда весь гай-гуй…
— Понятно… Знаешь, когда сегодня Сарат Магомедовна вызвала ее в учительскую и спросила про вчерашние события, она сказала, что ничего не знает и никому ничего не говорила.
— А ты сам признался Сарат Магомедовне?
— Да нет, зачем?
— Нет, значит, нет. На этом и стой!
Али, конечно, догадывался о чувствах Мины к Сабуру. Но тем более он не мог понять, что это за радость закладывать человека, которого любишь. Он вспомнил Курсум. Она бы так не сделала. Да их и сравнивать-то нельзя. Вряд ли ему встретится еще раз такая девочка. Ну, а теперь дела непростые заварились.
— Чем, интересно, все закончится? — произнес он вслух.
— В каком смысле? — Сабур опять с увлечением строгал свою палку. Он уже видел в ней новую ручку, которая понравится не только матери, но и отцу. Мать будет просто в восторге.
— Понимаешь, Сабур, Сарат Магомедовна все равно докопается до правды. А у меня уже есть один выговор. Помнишь, осенью я уехал на соревнования без разрешения директора?
— Но занял призовое место и это тебя реабилитировало.
— Нет, не занял. Техники не хватило. Но и это еще не все. Уходя с вечера, я столкнулся в коридоре со Штихелем, и этот осел ужасно меня разозлил. «Что, — говорит, — ты — того?» И пальцами себе по горлу. Бежишь, мол, боишься. Я хотел дать ему пинка и случайно задел локтем окно. Стекло вдребезги. Пока об этом никто не знает, но ведь Штихель не выдержит, проболтается… А еще рассказывают, что вчера кто-то в кабинете биологии разбил человеческий скелет. Видно, грохнули об пол. Череп закатился под шкаф, и его целый день не могли найти. Теперь все против меня повернется. И скелет мне заодно припишут. А Сарат Магомедовне это — урбеч на сердце.
— Почему? Ты что-то выдумываешь!
— Разве я тебе не рассказывал? Недавно на большой перемене девчонки взялись ее расхваливать. Строгая, мол, но справедливая и так далее. А я возьми да ляпни: «Не учительница, а электронно-вычислительная машина. Во всем права, все знает. Только вот души у нее нет. Такой малости». Не успел договорить, как слышу: «А ну, сейчас же все из класса! Свежим воздухом надо дышать, а не сплетничать». Наши глаза встретились, и мы прекрасно поняли друг друга. Оправдываться мне было не в чем — я сказал что думал.
— Но я не заметил, чтобы она к тебе переменилась.
— Внешне — да. Я тоже делаю вид, будто ничего не произошло. Но ведь не может же она забыть… Ух, как мне все это надоело! И тут еще Штихель… окно…
— Да не волнуйся ты, Али. Все обойдется!
— Не обойдется! Я уже решил — брошу школу, пойду работать.
— Напрасно решил. Нам учиться-то всего ничего осталось. И что это изменит?
— Многое! Понимаешь, многое! Я буду свободен! Независим! От отца, от школы, от всех. Мне надоело изображать примерного ученика и безропотного сына. Отец только и кричит на меня. Я в ответ — молчу. И мать всегда молчит. Словно у нее голоса нет. Все терпит. Будто так оно и должно быть… А в школе? Учитель по поводу и без повода говорит тебе о твоих недостатках. А ты можешь что-нибудь о нем сказать? Вот то-то! Причем воспитывает он тебя таким, каким ему хочется, своим подобием. Ты, может, совсем другим хочешь стать…
— Знаешь, Али, ты разозлился и все сегодня видишь в черном свете. Завтра пройдет. Увидишь!
— Ладно! — оборвал разговор Али. — Я пошел! До благословенного завтра!..
На следующий день Сабур пришел в школу пораньше, разыскал Сарат Магомедовну и сказал ей, что перед школьным балом он действительно выпил немного вина, но к Али это не имеет никакого отношения. И по справедливости, если есть такая необходимость, наказан должен быть он один.
— Странно, — удивилась учительница, — что в этот вечер произошло такое множество разнообразных событий. То ли ты, то ли Али, то ли вы оба являетесь в школу навеселе, в этот же вечер само собой разбивается окно в коридоре, а в кабинете биологии у скелета слетает голова и забирается под шкаф. Ты не можешь объяснить, что это за странное стечение обстоятельств?
Сабур пожал плечами.
— Я… действительно разбил окно. Совершенно случайно. Но про скелет ничего не знаю. И за это отвечать не могу.
— Значит, окно все-таки разбил ты! Час от часу не легче! И еще шутишь! Ну что ж, обсудим твой поступок на классном собрании.
В тот же день после уроков Сабур встретил Хамис Хадисовну. Она сразу поняла: у Сабура что-то произошло.
— Хочешь со мной поговорить? — спросила она.
— Али бросает школу, — выпалил Сабур. Ему не терпелось поскорее обо всем рассказать Хамис Хадисовне.
— Почему бросает?
— Получилось… довольно много разных обстоятельств. Но главное, по-моему, что у него не все хорошо дома.
— Но я только вчера разговаривала с его матерью. И ничего…
— Мать тут ни при чем! — перебил учительницу
