– Сегодня? – округлил глаза Густав и принял испуганный вид.

– Именно сегодня. Спасибо, – закончила Эмма на немецком языке и весело кивнула, тряхнув кудрями.

Инга не сводила глаз с сестры и ходила за ней как привязанная. Они отправились на кухню готовить обед, а Густав вышел на террасу с чашкой кофе и стал удивляться. Кругом царила чистота. Газон на каждом сантиметре зеленел одинаково, каждая травинка стояла ровно, как солдат на плацу. Деревьев не было. Потом ему объяснили, что это мера предосторожности: воры могут прятаться в тени деревьев, пространство перед домом должно быть открытое. Насмотревшись на искусственную красоту, подумал:

– И еда у них такая же подстриженная, невкусная.

Мысли Густава вернулись к информации. Какая из неё правдивая? Людвиг вчера уставился на него стеклянными глазами, вытер уголком салфетки узкие губы, опять разложил её на своих велюровых штанах и сухим голосом начал говорить долго и нудно. Как будто стоял на трибуне в своём парламенте, даже руку вперёд выставил. Густав перепугался, что услышит приветствие времён войны на немецкой земле. Слава богу, Людвиг опустил руку и повторил, глядя на Густава, что закон о возвращении этнических немцев уже принят.

Значит, ещё раз повторил про себя Густав, скоро хлынут земляки из Казахстана и Средней Азии, Поволжья и Сибири плюс евреи, которым вообще дадут зелёный свет. И все будут плеваться, отведав заморской еды. Что здесь готовят и продают в супермаркетах – есть невозможно. Значит, надо бить в эту точку, открыть магазины для наших, кормить их так же, как прежде в Средней Азии. Будет тяжелее, потому что надо знать, где брать русские продукты, как перевозить их через границу. Густав разволновался, начал ходить по комнате и думать.

Когда вечером Людвиг сообщил, что в Германии нет русских продуктовых магазинов, Густав обхватил его и сжал в объятиях. Отпустив упирающегося родственника, он позвал Эмму и попросил перевести то, что он сейчас будет говорить.

– Сразу прошу не обижаться. Людвиг, слушай меня внимательно и поправь, если я скажу неправильно. Верно, что Германия приняла закон о возвращении этнических немцев на историческую родину?

– Да, – удивился Людвиг.

– Въедут евреи и беженцы тоже?

– Да.

– В Германии нет магазинов с русскими продуктами?

– Нет, сегодня я сам проверял статистику.

– Ты знаешь, сколько русскоязычных немцев въедет в страну?

– Называли цифру около 2 миллионов.

– Им всем будет нужна еда, своя еда, к которой они привыкли с детства, а то, что у вас, кушать невозможно.

Увидев, как у Эммы глаза округлились, Густав засмеялся и замахал руками:

– Нет, ты готовишь отлично, но у тех людей свой вкус. Надо открыть магазины для переселенцев, хочу этим заниматься. По профессии я программист-компьютерщик, но последние пять лет работал торговым представителем, ездил по стране и скупал продукты, чтобы продавать в тех местах, где их не было. Сейчас надо будет узнать условия работы для переселенцев, позволят ли им заниматься бизнесом. Поможешь? Мне нужно знание законов.

Густав опять разволновался, вытер пот со лба и выжидающе смотрел на нового родственника.

Людвиг был приятно удивлён. Густав не был похож на русского медведя или на неотёсанного деревенского мужика: прилично одет, есть манеры, немного насмешливый взгляд. Но самое главное, он хотел работать, а не сидеть на пособии. Принимая закон о возвращении этнических немцев с Востока, немецкие власти готовились, что блудных сыновей придётся приучать к порядку и труду, от которого они отвыкли на чужбине. Кнут и пряник для этого были уже приготовлены в виде социальных пособий и льгот, чтобы держать их на крючке послушания.

Кстати, гость ни разу не спросил о льготах для переселенцев, почему бы ему не помочь, да и Эмма будет счастлива, расцвела за последнее время, общаясь с сестрой. Улыбка не сходила с лица, глаза искрились, как в молодости, когда они познакомились. Потом она несколько увяла, тосковала о матери и сестре. Если бы не жена, разве стал бы он разглашать информацию, принятую совсем недавно в парламенте? Толстяк, видимо, любитель поесть, привычка странная, поглаживает себя по животу. Наверное, в стране, откуда они приехали, совсем плохо было с продуктами. Людвиг строго произнёс, подняв указательный палец вверх:

– Хорошо. Только всё будем делать по закону.

– А разве можно иначе? – улыбнулся Густав.

Они выпили виски, квадратную бутылку взял в руки гость и, щедро наполнив стаканы чуть ли не до краёв, хлопнул по плечу родственника:

– Давай, за здоровье, брат!

– Давай! – и опрокинул вслед за Густавом виски в рот, проглотил, выпучил глаза и закашлялся. Потом смахнул слёзы, выступившие на глазах, и помотал головой:

– Нет!

– Что – нет?

– Так не пьют виски.

– Но ты же выпил.

Оба засмеялись и подняли большой палец.

Глава 9. Интеграция Шахина и Айши

В сентябре дети пошли в школу. Айша готовила им каждое утро бутерброды, складывала их в пластиковые контейнеры и наливала в специальные бутылочки питьевую воду. Домой дети возвращались после четырёх часов дня.

В среду занятия длились до часу дня, поэтому в этот день Айша была свободна.

Айша медленнее обычного выпила чай, оделась и торопливо пошла в сторону автобусной остановки и железнодорожного вокзала, они находились рядом. Как-то смогли подстроить друг под друга разные виды общественного транспорта: приехал на автобусе и успеваешь на поезд, приехал на поезде – успеваешь на автобус. Удобно. Залы ожидания на вокзалах по ночам закрывали, не поспишь и просто так не посидишь. Железнодорожный билет действовал в течение суток: не успел на этот рейс – поедешь на другом, не надо догонять поезд и запрыгивать в последний вагон на ходу.

Группа Айши не из социального ресторана, а из интеграционного центра, собиралась на автобусной остановке.

Каждую среду беженцев, получивших позитивный ответ из Управления делами беженцев, готовили к жизни в Германии, знакомили с бытовыми порядками. Первая поездка в контейнерный парк, огромный, заставленный сетками и ящиками для мусора, впечатлила всех. Им показывали отдельно рассортированные бутылки и пластик, текстиль и картон с бумагой, использованное масло в специальной посуде. Казалось, что сортировка мусора – один из важнейших вопросов немецкой жизни.

– О Аллах! – произнесла Айша, когда они вышли за территорию контейнерного парка.

– О Аллах, – произнесла она ещё раз, когда вошли в городскую больницу. В приёмной находилось 13 окон, из которых выглядывали озабоченные лица регистраторов. Цифры очередности высвечивались на большом экране в углу зала.

Самым важным было направление от домашнего врача – письмо для специалиста, от которого уже шли направления на обследования и анализы. «Фамилию домашнего врача, адрес и