– Какую такую?

– Как у вас. Вы же одеты? Вот и я хочу.

Осоловелый пингвин– то ещё зрелище. А если их двое…

Тупили они долго, и от каждого моего нового объяснения, кажется, впадали в прострацию все больше и больше. Но в итоге сдались и приволокли мне целую кипу, из которой удалось выбрать комплект, не норовящий ежесекундно сползти с плеч и бедер.

– Теперь господин изволит быть-ть-ть-ть довольным?

– Ну, в общем…

– Теперь господин изволит спустить-ть-ть-ться к воде?

Зачем ещё? Как-то меня купаться сейчас не тянет. Даже в ванне. Хотя следовало бы после "водных" процедур на базе привести себя в порядок.

– А это не может подождать? Я же все-таки с дороги.

– Если господин доволен, ждать-ть-ть-ть никак нельзя!

– Я потом окунусь. Обещаю. Соберусь с силами и…

– Никак нельзя! Никак! Когда господин доволен, самое время!

Вот ведь приставучие. Словно море для них не море, а фетиш какой-нибудь. И каждого вновьприбывшего во что бы то ни стало надо приобщить к святыне.

– Ладно, ладно, уговорили… У вас тут как, за буйки заплывать можно?

– Заплывать-ть-ть-ть?– испуганно переглянулись пингвины.– Куда заплывать-ть-ть-ть? Как заплывать-ть-ть-ть?

– Сами же меня к воде тянете. А в воде обычно…

– Не плавать-ть-ть-ть! Никак не плавать-ть-ть-ть!

Вот те раз. Все-таки, они сами, похоже, тоже. Того. На обе клювастые головы.

– А что же мне с ней делать?

– Смотреть-ть-ть-ть!– затараторили птички наперебой.– Думать-ть-ть-ть! Говорить-ть-ть-ть!

Ага. Понятно. Местное место для медитации. У кого-то сад камней, у кого-то– море-окиян, почему бы нет, как говорится. Терапия, опять же. Естественно-природная. Все полезнее, чем таблетки и уколы. К тому же, если не прислушаюсь к слезной пингвиньей мольбе, имею шанс получить расколовшийся от щелканья клювов череп.

– Так куда мне нужно спускаться?

* * *

За мной птички, конечно же, не пошли. Но строго проследили, чтобы я преодолел как минимум половину ступенек лестницы, начинающейся сразу за одной из входных-выходных арок и заканчивающейся где-то очень далеко на морском дне. Если это самое дно вообще присутствовало в проекте здешнего бога. Сомнения, по крайней мере, возникали: от кромки водной глади вниз, в прозрачную глубину, я насчитал триста пятьдесят ступенек прежде, чем понял, какой ерундой занимаюсь.

Море, которое просто обязано было быть для меня чужим, непонятным образом утверждало обратное, одновременно напоминая о родных хмурых северных водах и надоедливо ярких южных. Смущало и настораживало только одно: полный штиль.

Конечно, так частенько бывало и дома, но я привык видеть если не волны, то рябь, если не рябь, то круги, расходящиеся от брошенного камешка или, на худой конец, затухающую воронку в стакане чая, а здесь все казалось ровным, как стол. И совершенно неподвижным.

Да, насчет купания не стоит даже думать: ни за какие коврижки не полезу в такую воду. В ней ведь не видно ни одной…

Ну да. Ни рыбки, ни медузки, ни водоросли. Мертвое море. Мертвее не бывает. И я должен на него смотреть? А, ещё думать. И зачем-то– говорить.

Наверное, это что-то вроде тестов Роршаха. Мол, какие ассоциации у вас возникают при взгляде на картинку, такой и диагноз. Но там хотя бы пятна занятные, а здесь?

Это все совершенно ни к чему. Буду я смотреть на синюю равнину день, два или целую вечность, ничего не изменится. Просветления не достигну. Хаос из пустоты, как пингвины, создавать не научусь. Потому что не хватает мне…

Нет, вовсе не контура, неважно, второго или третьего. Цели не хватает и желания. Вернее, хотеть-то хотелось бы, но…

– Ты ведь тоже волшебное, да? На что угодно могу поспорить, и выиграю. Потому что здесь все такое. И люди в этих чудесах живут тоже… чудесатые. Но они на своих местах, а я– нет.

Синь, насколько хватает взгляда. Вверху, внизу. А между ними все бело, как от снега. Или от пепла.

– Но я не хочу возвращаться. После того, как увидел столько всего невероятного? Да ни за что. Особенно для того, чтобы рассказать. Не поверят. А показывать… Знаю я, что из этого вышло бы. И самое смешное, сюда бы все мои знакомые вписались, в одно касание. Сразу нашли бы тропки-лазейки, составили прибыльные комбинации и наладили взаимовыгодное сотрудничество. В любой сфере. Как у них это получается, ума не приложу, но факт есть факт: и здесь прокатило бы.

Ступенька под задницей шершавая и прохладная, прямо как настоящий камень. Но если присмотреться, не из кристалликов она состоит, а из… Да неважно. Просто ещё одно чудо.

– Наверное, не я должен был тут очутиться, а кто-то другой. Крутой, целеустремленный, с девизом на щите: "Наглость– второе счастье". И поставил бы всю эту вселенную ра… Э, то есть на колени.

Вроде бы садился я ниже, у самой воды. Или она тогда была выше, чем сейчас?

– Никогда не понимал, зачем это всем нужно: завоевывать, покорять, рыть крепостные рвы и столбить территорию. Все понимают, а я не могу. Наверное, сбилось что-то в программе.

Ещё одна ступенька обнажилась. Отлив начинается?

– Нет, я не в обиде. Потому что не на кого. Просто как-то это неправильно, когда все вокруг идут вперед, а ты словно в стену лбом уперся, и дальше– никуда. А ещё больно. Немного.

Теперь уже десять ступенек. И вода уходит очень даже заметно.

– Иногда даже начинаешь думать, что если бы какую-то часть того, внутри, бессознательного, можно было отрезать, а другое пришить, и ты бы стал таким же, как остальные, стало бы тебе хорошо. И я бы отрезал, наверное. Раньше бы точно согласился, если бы предложили.

Бывшая подводная часть лестницы такая же белоснежная, как та, где я обосновался. Ни единой ракушки и песчаных разводов.

– А теперь соглашаться стало бессмысленно. Не пришьют мне того, что нужно. Не смогут. Ростом не вышел. Куда бы ни подался, стена все равно останется. Одна радость– заглядывать в щелочку и смотреть, как люди живут.

Теперь можно отправиться ниже. Если вдруг захочется. Только там искать нечего: все тот же бесконечный спуск в глубины то ли ада, то ли…

– Я все время чувствую себя виноватым. За то, что обманываю тех, кто со мной носится, как с писаной торбой. За то, что никак не решусь объяснить им раз и навсегда: не того они выбрали. Я пробовал. Несколько раз. Но все как-то не получалось. И вечно вдруг возникает куча проблем, по сравнению с которыми мои убогие трудности, прямо скажем, не котируются.

Оно больше не прозрачное. Море. И не синее, хотя в нем