сильна провинцией»[41]. Трюизм, открывающий и завершающий интервью с местным политиком, подтверждает тот факт, что местные провинциальные органы власти, так же как и их провинциальные избиратели, признают и используют престиж самого слова «провинция», однако не проявляют никакого интереса к его концептуальным смыслам.

В отличие от «Российской провинции» и «Русской провинции», эти местные издания не принимают открытого участия в дискурсе национального самоопределения. Тем не менее выбор названий и его стандартное обоснование отражают два важных итога провинциального дискурса двух последних десятилетий. Во-первых, недоверие к столице усилилось в результате децентрализации экономики, когда контроль Москвы над экономическим и культурным развитием регионов ослабел. Во-вторых, переоценка роли провинции обеспечила ее политическую и культурную элиту готовым набором положительно окрашенной лексики, пригодной для использования в самых разных целях. Само существование такого набора подтверждает изменения в символической географии страны и важное место провинции в формирующейся герметичной модели национальной идентичности. Теперь провинция выступает в русской культуре и идеологии претендентом на роль, традиционно отводимую Западу, – роль Другого.

Таким образом, оба элемента бинарной оппозиции «провинция – столица» находятся в процессе пересмотра.

Так же как и символическая власть Москвы, «буквальная» власть столицы, основанная на культурном и экономическом превосходстве, за последние два десятилетия оказалась подорванной. Продолжающийся распад концепции столицы ясно просматривается в многочисленных и множащихся далее именованиях различных городов по всей России «столицами». Такая привилегия города или поселка иногда может быть оправдана географическими и административными реалиями – например, когда Екатеринбург называют столицей Урала, Новосибирск – столицей Сибири, а Владивосток – столицей Дальнего Востока. Однако зачастую обоснования далеко не столь очевидны и кажутся надуманными, а то и притянутыми искусственно. Чаще всего подобные названия появляются на официальных сайтах различных городов, и вокруг них строится риторика официальных речей городских властей.

В середине 2000-х годов Министерство культуры, молодежной политики и массовых коммуникаций Пермского края запустило ряд культурных инициатив, таких как программы «Пермь – культурная столица Поволжья» (2006) и «Пермский край – территория культуры» (с 2007 г.)[42]. Последняя включает в себя ежегодный конкурс краевого министерства культуры на звание культурной столицы Пермского края, который подробно освещается в специальном юбилейном номере журнала «Пермский период»[43]. Журнал отмечает юбилей Пермского края (пять лет с момента слияния Пермской области и Коми-Пермяцкого автономного округа), рисуя имидж края как независимого образования, едва ли не отдельного государства – со своим центром, историей, промышленностью, курортами и даже столицей. Однако, поскольку титул культурной столицы Пермского края ежегодно присуждается сразу трем городам или селам, список столиц растет с каждым годом.

Пермские проекты инициируются и финансируются краевой администрацией, и большинство других городов тоже получают звания «столиц» по инициативе официальных властей. Программа «Нижний Новгород – столица Поволжья» была разработана специальной комиссией, в которую вошли полномочный представитель президента в Приволжском федеральном округе, мэр Нижнего Новгорода и губернатор Нижегородской области. В отчете Института научной информации по общественным наукам РАН утверждается, что программа призвана не только оживить город, но и вызвать к нему определенное отношение, скорректировать его имидж.

В последние годы вопросы создания положительного образа Нижнего Новгорода привлекают внимание как городских властей, так и широкой общественности. Помимо программы «Нижний Новгород – столица Поволжья», город принял участие и победил в конкурсе «Культурная столица 2006», что является результатом усилий по представлению города как культурного центра[44].

Город Воронеж называют столицей Черноземья в самых разных контекстах – от туристических справочников до новостных репортажей и страниц города в социальной сети[45]. Сайт «Спартакиада ПАО “Газпром” 2011» именует город Саранск, столицу Мордовии, «спортивной столицей» Поволжья[46]. Официальный сайт города Димитровграда Ульяновской области продвигает город как «культурную столицу Приволжского федерального округа – 2004», усиленно пиарит его победу в областном конкурсе проектов, способствующих развитию молодежной политики, в 2010 году – подчеркивает статус пилотной площадки проекта «Молодежная столица Ульяновской области»[47]. Более того, русская служба ВВС News сообщает, что власти Ульяновска «разработали специальную целевую программу, в которой пытаются позиционировать областной центр как “авиационную столицу России”». В той же статье высказывается предположение, что упомянутый ранее рост числа столиц – просто «имиджевый момент для руководства региона»[48]. Региональное руководство действительно извлекает выгоду из дискурсов региональной идентичности и мифа о провинции. По мере того как реальный авторитет Москвы ослабевает, а само понятие центра, даже в качестве символического авторитета, становится все менее жизнеспособным, любой политик, претендующий на независимость своего региона от Москвы, а то и на превосходство над ней, находит в этих дискурсах надежную точку опоры.

Статья «Столица» в «Lurkmore», юмористической веб-энциклопедии «современной культуры, фольклора и субкультур, а также всего остального» в стиле «Википедии», начинается со слов: «Столица – практически любой город в этой стране». Далее перечисляются города и их многочисленные титулы «столицы…», как в случае с городом Балабаново Калужской области, чей статус варьируется от столицы Урала до столицы спичек[49]. Понимая юмор, никто не воспринимает эти титулы всерьез, хотя растущий список «столиц» служит напоминанием о том, что настоящая столица утратила свое традиционное содержание власти и престижа. Однако само по себе название «столица» сохраняет свое значение в риторике городских властей, туристических агентств, журналистов и рекламодателей; это лейбл, который обещает добавить престижа региону и поднять его экономику за счет привлечения туристов. Другими словами, определение «столица» имеет ключевое значение для дискурса региональной идентичности.

Региональная идентичность, колбаса и малая родина

«Региональная идентичность» – краеугольный камень самоопределения провинции; эта концепция стала предметом многочисленных научных исследований в первые десятилетия XXI века. Она включает в себя местную историю, культуру и природные ресурсы региона, а также перспективы его будущего развития. В дискурсе идентичности региона выделяются его собственные центры (областные, районные и т. д.) и периферия. В результате создаются спиральные образы, работающие по принципу матрешки: образ столицы и окружающего ее нестоличного пространства повторяется во все уменьшающемся масштабе – с бесчисленными районными центрами в пределах области, имеющей свой областной центр, а внутри районов – населенные пункты поменьше, для каждого из которых имеется своя периферия. Таким образом, само понятие центра размывается и обретает новые смыслы и ценности.

В недавнем подробном эмпирическом исследовании региональной идентичности на материале европейской части России географ Михаил Крылов рассматривает, помимо региональных различий, «наличие внутреннего видения территорий как особого космоса, сочетание взгляда изнутри со взглядом извне» [Крылов 2010: 12]. Крылов дает определение региональной идентичности: «…системная совокупность культурных отношений, связанная с понятием “малаяродина”» [Крылов 2010: 13]