хроники», «Провинциальные истории», «Золотая провинция» (Ижевск), «Деловая провинция» (Калуга), «Новая провинция» (Муром), – и это лишь малая часть. Большая часть этих газет и еженедельников – исключительно региональные издания, в названиях которых может указываться или не указываться город, где они опубликованы; многие из них контролируются местными политическими силами. Следует подчеркнуть, что эти издания не отражают особого интереса ни к провинции как культурной концепции, ни к мифу о провинции; они делают упор на местные новости, политику и бизнес. Таким образом, использование в их названиях слова «провинция» в основном отражает лишь возросшую культурную и идеологическую привлекательность этого слова. Проще говоря, для владельцев СМИ «провинциальный» становится более престижным синонимом прилагательных «региональный» и «местный».

Положительные коннотации этого термина оказались, помимо всего прочего, и прибыльными; легко заметить, как растет число предприятий, в том числе связанных с шоу-бизнесом, которые сумели извлечь доход из его привлекательности: слово «провинциальный» появляется в названиях книжных магазинов, художественных выставок, стихотворных сборников, продовольственных компаний и брачных агентств [Спивак 2004]. Политики – уроженцы провинции, включая покойного Бориса Немцова, позиционируют себя как не затронутых коррупцией чужаков-провинциалов [Буле 2000а][31]; певцы дают своим альбомам такие названия, как «Провинциалка»; рекламодатели продвигают экологически чистые молочные продукты из провинции; и, наконец, брачные агентства, такие как чувашская «Провинциальная леди», восхваляют достоинства своих невест. Если в повседневном дискурсе «провинциальное» еще может быть приравнено к «второсортному», то в роли маркетингового и идеологического инструмента, отражающего дискурсы национальной и региональной идентичности, в сочетании с антимосковской риторикой это слово неизменно означает «первоклассное».

Локальные периодические издания, сменившие названия на новые, содержащие слова «провинция» или «провинциальный», неизменно отводят в своих дебютных выпусках место для того, чтобы объяснить эту смену названия, отражающую, во-первых, гордость за свою провинциальность (и, следовательно, истинную русскость), а во-вторых, повышенный интерес ко всему местному. Такая редакционная статья часто начинается с формулировки задач, непосредственно связанных с ролью провинции в российской культуре и экономике. Однако уже через несколько месяцев эти амбиции ослабевают или полностью исчезают. Публикаций, посвященных теме провинции, становится все меньше, а оставшиеся непосредственно связаны с дискурсом национализма. Таким образом, местные периодические издания неизменно делятся на две категории: обычные местные новостные СМИ, мало интересующиеся такими абстрактными категориями, как национализм, и национально ориентированная периодика, посвященная теме провинции и открыто участвующая в обсуждении провинциального мифа в рамках националистического дискурса.

Два крупных журнала, «Русская провинция» (Новгород, 1991) и «Российская провинция» (Набережные Челны, 1993-96), остались верны своим тематическим названиям. Они публикуют репортажи, комментарии, критику, эссе и художественную литературу (в духе «The New Yorker») и выдают оперативные отклики наряду с ненаучным (хотя и грамотным) анализом. Таким образом, оба журнала могут служить индикаторами дискурсивных практик в публичной сфере.

«Российская провинция» – всероссийский журнал, выходивший раз в два месяца, – располагался и печатался в Москве, но издавался МКО «Прикамье» из Набережных Челнов – большого города на реке Каме, крупнейшем притоке Волги в Татарстане. Первый сентябрьский номер 1993 года открывается короткой передовой статьей Вадима Чурбанова – главного редактора, доктора философских наук, профессора, а затем вице-президента Российской государственной библиотеки в Москве. Удивительно информативная для такого короткого текста статья начинается с характеристики 1990-х годов как «дней, до крайности наполненных бедами и тревогой» и провозглашает провинцию источником национального спасения, каким она и была всегда, на протяжении всей истории России. Чурбанов утверждает, что Россия выживает «не по предначертаниям умствующих столичных правителей», а «мудростью и делами людей, которые населяют ее многочисленные земли, зовущиеся провинцией». В этом противопоставлении провинциального и столичного последнее приобретает негативный оттенок: большинство всероссийских изданий являются «столичными» по духу и декларируемым ценностям, тогда как «Российская провинция» намерена дать слово истинной России. Чурбанов также подчеркивает, что журнал издается и финансируется исключительно провинциальными организациями.

Чурбанов опирается на авторитет русского писателя и историка Николая Карамзина, утверждавшего, что «Россия сильна провинцией», поскольку провинция «обильна… природными богатствами и многообразна укладом жизни, неиссякаема талантами и терпением, трудолюбием и совестливостью»[32]. Он ставит знак равенства между целевой аудиторией журнала – провинциальной интеллигенцией – и истинно русским народом и обещает, что журнал не будет поддерживать никакие политические партии или направления. В этой передовой статье присутствуют все ключевые составляющие провинциального мифа: идея провинции как хранилища культурного богатства и национального характера; упор на способность россиян переносить невзгоды – с отсылкой к уникально трудной истории России; и, наконец, идея о том, что столица – не спасение от беды, а ее часть. Весь первый номер журнала, в соответствии с редакционной повесткой, состоит из добротно написанных материалов: свободных от эмоциональных всплесков и откровенно националистических настроений трезвых рассуждений и взвешенных ответов хулителям провинции, выдержанных в спокойном рассудительном тоне, как, например, «Со столицей наравне. Заметки о переживаниях провинциальной интеллигенции» Юрия Милованова [Милованов 1993], где прослеживается изменение отношения интеллигенции Ростова-на-Дону к столице.

Милованов рассуждает о разочаровании провинциального интеллигента в российском центре и о поисках идентичности, свободной от столичного влияния. Он пишет об утрате Москвой политического и культурного авторитета и о попытках провинциальной интеллигенции найти новые основы аутентичности и маркеры престижа. Статья состоит из шести подразделов, каждый из которых имеет свою направленность, сформулированную в соответствующих рубриках: «Авторитет: Москва-столица»; «Кризис: “Они там сами не знают, чего хотят”»; «Распад: Москва заботится лишь о себе самой»; «“Мы другие”: Провинция богата собственными ценностями»; «“Хватит их кормить”: Проживет ли провинция без Москвы?»; «“И другие действующие лица”: Москва может восстановить свой авторитет лишь в общекультурном, а не политическом диалоге с провинцией». Провинциальная интеллигенция, освободившаяся от ярлыков «маргинальности» и «неполноценности» и лишившаяся привычной «единой системы ценностей» [Милованов 1993: 49], предстает в описании автора хоть и несколько растерянной, однако настроенной оптимистично и уверенно ставящей себя на тот же символический уровень, на котором стоит интеллигенция московская, если не выше.

В этом и подобных размышлениях отчетливо прослеживается компенсаторная логика. Провинциальная интеллигенция давно чувствовала себя маргинализованной, превращенной в объект неуважения и насмешек; теперь же, когда «время культурного патернализма Москвы кончилось» [Милованов 1993: 50], она готова дать отпор. Этот процесс включает в себя разработку «новой провинциальной физиономии», свободной от провинциальных комплексов, способной предложить России новый «интерес и надежду» [Милованов 1993: 49]. Примечательно, что в этом подходе к формированию идентичности просматривается все та же бинарная природа, хотя и с перевернутой иерархией: прежняя динамика ценностей изменилась, но отношения между провинцией и центром по-прежнему точнее всего описываются в терминах взаимного ресентимента. Горделивое заявление Милованова «Мы другие» вызывает в памяти еще одно значение этого слова: получается, что провинция не просто не похожа на