Шрифт:
Закладка:
— Десять тысяч! — выдохнул герцог, стоя рядом. — Красивая, молодая, работящая, десять тысяч!
Я подняла на него глаза, видя, как дрожит его рука. Он посмотрел на меня странным взглядом и вздохнул. И тут я поняла. Герцог понял, что влюбляться начинает, поэтому хочет меня услать куда–нибудь. С глаз долой. Надеется, что забудется. А то вдруг потом не сдержится и снова на сеновал бросит? А ему нельзя! Ему же аристократка нужна. И буду я им глаза мозолить! И невеста ревновать будет, и герцог себе места не найдет!
— Тринадцать тысяч, — сглотнул герцог, на мгновенье закрыв глаза. А сам же потом вспоминать будет. Заскучает, небось. Жаль мужика, хороший. Вот так я ему всю жизнь загубила.
* * *
Герцог чувствовал, как огромная зеленая жаба душит его, когда он выдавил из себя: «Пятнадцать тысяч!». Но в глазах женихов понимания не нашел. Да такие деньги не каждый мелкий аристократ за дочь дать может!
— Мама моя тоже, когда за папу замуж выходила в девятнадцать лет уже вдовой была. Десять мужей схоронила. У нее, почитай, почти половина кладбища мужей, — послышался голосок рядом, когда герцог почувствовал приступ дурноты.
«Если что — заставлю силой жениться!», — подумал он, выбирая кандидата.
— А отца на свадьбу пригласить можно? — спросила Пять Мешков, пока Бертран выбирал жертву. Как мужчина он очень сочувствовал, но как герцог был немилосерден.
— А то он и так никуда не выходит, — вздохнула Пять Мешков. — Еще бы! Никак к деревянной ноге не привыкнет!
На мгновенье герцог представил, как одним глазом смотрит на то, как его единственная рука пытается поправить деревянный костыль на ноге, и сделал над собой усилие.
— Миллион! — произнес он, а все ахнули.
Он, словно коршун со своими огромными черными крыльями возвышался над толпой перепуганных кроликов, выбирая себе жертву.
— Ну, хорошо! — зловеще произнес Бертран, пытаясь на глаз определить, кто ему больше всех не нравится и меньше всего пригодится. Так, кузнеца нельзя. Где потом такого искать? Этого тоже нельзя. Хороший повар.
Молодой парень придурковатого вида, вжимал голову в плечи и трясся больше всех.
— Ты! — указал пальцем на него Бертран, а толпа расступилась, обнажая спрятавшегося за их спины бедолагу. Сейчас он напоминал одинокий кустик среди поляны. — Как правитель этих земель, я обязую тебя жениться на этой девушке!
И тут паренек заплакал. Совсем, как ребенок, растирая кулаками глаза.
— Пр–р–риказываю! — надавил герцог, причем «р» получилось угрожающе — раскатистым.
— Друзья, спасайте, — обратился он к окружающим. Но что–то подсказывало, что друзей у него больше нет.
— Прошу вас, — упал на колени бедолага. — Я еще слишком молод! Пощадите! Возьмите моего отца! Он — вдовец! Ему уже все равно! Он две недели помереть не может! Возьмите его!
Его дрожащая рука указала на дряхлого старикана, которого, видимо, сняли со смертного одра по приказу герцога.
— Я вижу свет… Там, в темноте, — выдохнул старикан и подозрительно обмяк.
«Он две недели помереть не мог!», — перешептывались слуги, глядя на тело старого деда.
— Никаких возражений! — рявкнул герцог, потирая руки. — Совет вам да любовь! Я даже жалую вам земли под Риверстоуном.
Герцог долго вспоминал, какие земли находятся подальше от замка и поближе к ненавистным соседям.
— Не на–а–адо! — выл парень. — Лучше в пропасть! А давайте я в вас плюну, а вы меня в пропасть?
И тут его осенила гениальная идея.
— Долой герцога! Долой! — заорал он, с надеждой глядя на Бертрана. — Угнетатель! Сжечь замок! Долой крылатого тирана!
Обычно такие вещи герцог не прощал. Любой зачинщик бунта тут же летел в пропасть, но сейчас у Бертрана рука не поднималась.
— Хватит работать на него! Давайте поднимем мятеж! — кричал сообразительный паренек, жалобно заглядывая в глаза герцогу.
— Я тебя прощаю в честь твоей свадьбы, — зловеще заметил Бертран, проявив несвойственное ему милосердие. — Вот тебе жена. Деньги тебе сейчас вынесут! Найдите им лошадь и повозку!
Слуги сообразили моментально, и через десять минут на том месте, где стояли и лежали женихи, стояла повозка груженная приданным.
— Спасибо вам, — улыбнулась Пять Мешков. Она посмотрела на герцога с такой грустью, словно вот–вот заплачет.
В этот момент герцог поймал себя на мысли, что жених не понравился. А раз жених не понравился, то есть все шансы, что она вернется.
— Я — мужчина, я не должен плакать, — мысленно уговаривал себя Бертран. — Ирлинги не плачут…
* * *
Ничего себе! Самого красивого выбрал! Обычно старых берут, а тут молодого, красивого! Не каждый герцог так милосерден. И миллион приданого дает!
Ничего, кур купим, а там еще чуточку денег останется. Главное, кур купить!
— Спасибо вам, — погладила я руку герцога, который вдруг посмотрел на меня с такой тоской, что я сама чуть не расплакалась. Бедный, как он теперь без меня будет? Умрет от тоски, поди… Ничего, я его тоже не забуду. Всю жизнь помнить буду.
«Неси веревку!», — командовали слуги. — «Ты куда от счастья своего собрался тикать? Куды намылился?».
Я ласково посмотрела на герцога в последний, прощальный раз, а повозка тронулась.
Рядом со мной сидел связанный и привязанный к телеге жених. Видимо, его связали, потому что сбежать захочет. Ну еще бы! Привык, поди, к замку!
В руках связанного жениха были поводья, но править лошадкой было не надо. Тут одна дорога. И лошадь знали ее наизусть.
Замок медленно удалялся, а я сидела и смотрела на мужа, который плакал. Видимо, он тоже привык к замку, раз так убивается. А буду ли я скучать?
Замок становился все меньше и меньше… Наверное, буду. Не по замку. По герцогу. Хороший он, добрый. Никогда ни словом плохим не обидит. Эх! Хоть бы ему невеста хорошая досталась.
Глава тринадцатая
Когда скрипучая повозка выехала в ворота, увозя приданное, достойное любимой дочери графа, герцог Бертран выдохнул. Но его выдох никто не услышал. Потому что в этот момент шумно выдыхал замок.
Поднялся такой ветер, что чуть не сдуло тот самый стог соломы, который герцог запомнил надолго. Белье, развешенное на окаменевшем тролле, высохло в считанные мгновенья.
— Расходитесь по делам! — прикрикнул герцог, обводя взглядом всю челядь и крестьян с полей. Видимо, они ждали праздника, но Бертран просто
