лежат ключи, но что за ключи, доктор, кто знает, так как ящичек я открывать не стала.

Я все гадал, каким образом Олдис ухитряется сохранять спокойствие во время этого выступления. Мари-то такие речи всегда веселили, а он, по-видимому, знал по опыту, что миссис Мейпл прерывать бесполезно. Во всяком случае, останавливать он ее не стал, а лишь произнес по окончании ее болтовни:

– А этот ящичек у вас под рукой, миссис Мейла? Не могли бы вы его принести?

Миссис Мейл ткнула в его сторону перстом, то ли угрожая, то ли мрачно торжествуя.

– Да, доктор, мне всегда приходится повиноваться вашим приказам, – заявила она. – И если бы я порой воспринимала ваши слова как упрек в свой адрес, то таких случаев насчитала бы уже около пятидесяти. Но лежу ли я в собственной кровати, сижу ли на собственном стуле, из тех самых, которые вы подарили мне в тот день, когда отмечали двадцатилетие моей у вас службы, о лучшем и мечтать нельзя, да, мисс Мэри, но в словах моих правда, и всем нам прекрасно известно, что некому похвастаться такой жизнью, какая есть у меня.

Я же подумал: «Замечательные слова, но когда же ты наконец скажешь, где этот ящичек?»

– Нет, доктор, если бы вы походили на тех хозяев, о которых столько слышала, а я на тех слуг, которые мне очень хорошо известны, то ваше поручение я выполнила бы без труда, но существует нечто за гранью человеческих сил. И по этой причине я вынуждена сообщить вам, что если мисс Мэри не пойдет со мной ко мне в комнату и не поможет мне собраться с мыслями – ее-то мозги могут справиться с тем, что проскакивает мимо моих, – то никакой ящичек, каким бы он ни был крошечным, в ближайшие дни не предстанет вашим глазам.

– Ах, миссис Мейл, что ж вы меня раньше не попросили помочь вам найти его? – воскликнула моя Мэри. – Ну что вы, вовсе не обязательно объяснять, как это произошло, просто пойдемте и поищем.

И они торопливо удалились. Я услышал, как миссис Мейпл пустилась в объяснения, которые несомненно продлятся и в дальних концах владений экономки. Мы с дядей Олдисом остались вдвоем.

– На редкость ценная прислуга, – заметил он, кивнув головой на дверь. – Ничто не ускользнет от ее глаз, ну а речи редко длятся больше трех минут.

– А каким образом мисс Олдис заставит ее вспомнить, где ящичек? – поинтересовался я.

– Мэри? Усадит ее куда-нибудь и начнет расспрашивать о последней болезни ее тетушки или о том, кто подарил ей фарфоровую собачку на камине… ну и так далее. А затем, как говорит миссис Мейпл, одно за другим, и истина выйдет наружу раньше, чем вы предполагаете Ага! Слышите, они уже возвращаются.

И он оказался прав. Миссис Мейпл шествовала впереди с ящичком в вытянутой руке и с сияющим лицом.

– Помните, – закричала она, – помните, что я сказала перед тем, как приехала сюда из Дорсетшира? Что я не женщина Дорсета и не обязана быть ей. «Крепче запрешь – вернее найдешь»… и был он там, куда я его и положила… э… два месяца назад.

Она протянула ящичек дяде Олдису, и мы с ним стали изучать его с большим любопытством, поэтому на мгновение я перестал обращать внимание на миссис Мейпл, но сознавал, что она пытается подробно рассказать, где именно находился ящичек и каким образом Мэри удалось заставить ее вспомнить об этом.

Ящичек был старый, перевязан розовой тесьмой и запечатан, на крышке была приклеена этикетка с надписью выцветшими чернилами:

«Дом старшего пребендария, Уитминстер».

Когда ящичек открыли, то обнаружили в нем два небольших ключа и записку, на которой тем же почерком, что и на этикетке, было написано:

«Ключи от шкафа и комода заброшенной комнаты».

И еще:

«Содержимое этого шкафа и ящика я сохраняю – как должны поступать впредь и мои преемники – как принадлежащее знатному семейству Килдонанов, на тот случай, ежели кто-либо из этого семейства предъявит на это свои права. Но, собрав всю возможную информацию, я пришел к выводу, что этот знатный род вымер целиком: последний герцог, печально известный, погиб во время кораблекрушения на море, а его единственный сын и наследник умер у меня в доме (документы, имеющие отношение к этому несчастному случаю, помещены мной в тот же самый шкаф 21 марта сего года). И мое убеждение таково, что, дабы не возрождать к жизни неприятные затруднения, те, кто к роду Килдонанов отношения не имеют, пусть оставят все, как есть. Уверяю их, что на это имеются крайне веские и важные причины. И я счастлив, что суждение мое подтверждают и другие члены наших колледжа и церкви. Они осведомлены о происшедшем, упомянутом в данном документе. Том. Эштон, профессор священного богословия. Ст. пребенд. Уилл. Блэйк, профессор священного богословия, декан; Ген. Гудман, бакалавр священного богословия. Мл. преб.».

– Ага! – воскликнул дядя Олдис. – Неприятные затруднения! Значит, он ждал, что такое может случиться. Думаю, что во всем виноват этот молодой человек. – И он ткнул ключом в словаре «единственный сын и наследник». – Как ты считаешь, Мэри? Виконта Килдонанского звали Саул.

– А тебе-то откуда это известно, дядя? – спросила Мэри.

– А почему бы и нет? Об этом есть в «Дебретте»… такие толстые томики. Но я-то имею в виду могилу у известковой дорожки. Он там лежит. Хотел бы я знать, что там случилось. А вам, миссис Мейпл, ничего об этом не известно? Да, кстати, вон ваши пилильщики, у окна.

– Ах, эти жуки, если бы вы только знали, доктор и мисс, как с ними было тяжело еще три-четыре дня назад, и вы, сэр, вы себе даже не представляете! Сначала нам пришлось убрать комнату, мы открыли ставни, и никаких жуков, клянусь, вовсе не было. Потом мы с трудом сняли ставни, а на следующий день я послала Сьюзан подмести, и через две минуты она явилась в холл, шатаясь, как слепая, и нам пришлось прямо стряхивать их с нее. У нее весь чепец и волосы были залеплены ими, даже цвет было невозможно разглядеть, уверяю вас, а на глазах так прямо гроздьями висели. Слава Богу, девушка она некапризная. Если бы со мной такое случилось, я бы просто с ума сошла, теперь они все дохлые. В понедельник еще были живыми, а сейчас у нас четверг, нет, пятница. Только подойдешь к двери, а они там так топают; если ее откроешь, прямо набрасываются на тебя, словно проглотить хотят. Я все думала: «Что бы