Шрифт:
Закладка:
— Правда болит? — так же тихо спросила она, а в голосе было столько растерянности, словно она хотела услышать нечто такое, чтобы снова стать строгой и неприступной.
— Истинная правда! — кивнул я, не понимая причин её растерянности. — Болит… и сердце тоже… — ещё тише добавил я, а чтобы не дать ей опомниться, сказал в оправдание: — Вы же видите меня впервые, за более чем девять месяцев я первый раз обратился к вам… — Мне думалось, что это заставит поверить девушку: обычно тот, кто хотел «приколоться» к женскому полу, всякий раз бросался к «кормушке» и готов был жаловаться на что угодно, лишь бы провести некоторое время с той, от кого «пахнет» настоящей женщиной.
Откуда мне было знать, что девушка работает фельдшером лишь несколько дней и это её первый обход. Откуда мне было знать, что смущение навеяно совсем не тем, о чём думал я. В тот момент мне казалось, что в моём голосе было нечто, заставившее её вопреки всяким инструкциям заговорить на обычном человеческом языке:
— Давно болит?
— Третий день…
— Такое бывало раньше?
— Нет, впервые…
— Даже и не знаю, что вам предложить… — растерянно проговорила она.
— Может, давление подскочило? — предположил я.
— Ладно, я вас вызову… — после недолгих размышлений ответила она.
— Как вас зовут? — прошептал я.
— Гражданин фельдшер, — машинально ответила она, думая о чём-то своём, потом взялась за «кормушку».
— И всё-таки? — настойчиво прошептал я и чуть-чуть прикоснулся к её наманикюренным пальчикам.
Словно какая-то искра пробежала по нашим телам, у меня даже пот выступил, «мой приятель» мгновенно вздыбился в полном нетерпении, а девушка снова чуть заметно вздрогнула, но руки не отдёрнула.
Помедлив мгновение, как бы раздумывая, она тихо прошептала, многозначительно глядя мне в глаза:
— Тамара. — Потом резко захлопнула «кормушку».
Словно получив нокдаун на ринге или выпив стакан доброго вина, я вернулся на своё место. Кровь стучала в висках, а сердце ухало столь бурно, что казалось, ещё немного, и оно выскочит из груди.
— Что с тобой, Режиссёр? — взглянув на меня, спросил Юрий. — Так сильно голова болит?
— Ага, — соврал я и прилёг на шконку.
Честно говоря, после прикосновения к руке Тамары я стал прекрасно себя чувствовать. Какая, к чёрту, головная боль? В тот момент у меня была одна «головная боль»: выполнит ли Тамара своё обещание?
Я вспомнил себя тринадцатилетним, когда удалось договориться с одной девчонкой, что мы с ней станем «мужем и женой». Казалось, ни до того давнего прикосновения, ни после оного я уже никогда не испытывал подобных ощущений. Меня колотило, будто от сильного жара или лихорадки, перехватывало дыхание, неожиданно захотелось всё ломать и крушить.
Не знаю, чем бы закончился тот день, если бы не послышался скрежет дверного замка и зычный голос не выкрикнул:
— Доценко! Слегка!
Вызов «слегка» означает с возвратом в камеру: встреча со следователем, адвокатом, врачом.
— Куда это тебя? — удивлённо спросил Юрий.
— Не знаю, может, следак пришёл или адвокат… — старательно сохраняя беспечный вид, ответил я, хотя и было внутреннее убеждение, что Тамара выполнила своё обещание.
Процедурная комната нашего этажа находилась в другом конце коридора, но этот путь показался мне слишком коротким. Я перебрал, вероятно, тысячу вариантов моего возможного поведения с Тамарой. Понимая, что, может быть, это мой единственный шанс пообщаться с противоположным полом за почти годичное время пребывания под следствием. (Почему-то мне и в голову не приходило, что это может продлиться долгие годы.) И я взвешивал всевозможные случайности, которые могут помешать ещё хотя бы раз прикоснуться к её руке, даже помечтать о других частях тела я не решался.
От одной мысли, что вновь прикоснусь к её руке, во мне до «красной метки» подскакивал адреналин в крови и зашкаливало кровяное давление. Молотом стучала одна и та же мысль:
«Господи! Пустъ Тамара будет одна в кабинете!»
И вот передо мной ЕЁ кабинет.
Нагловато постучав мощным ключом в дверь, вертухай подождал, когда Тамара откроет:
— Задержанный по статье двести шестой, части первой УК РСФСР, Доценко Виктор Николаевич, доставлен по вашему распоряжению!
— Хорошо! Пусть войдёт! — сказала Тамара, явно сдерживая волнение.
— Мне войти с ним? — поинтересовался сопровождающий, и у меня тут же всё замерло внутри.
— Нет, посидите у кабинета! — услышал я с явным облегчением.
Войдя внутрь, я взглянул на Тамару и увидел в её глазах явное волнение. Нет, не страх, не настороженность, а чисто женское волнение. Волнение, какое испытывает женщина, находясь рядом с мужчиной, к которому она чувствует некое влечение. Может быть, я ошибаюсь и мне всё просто кажется?
Понимая, что времени в обрез и нужно спешить, а у меня даже нет ответа на вопрос, как себя вести с ней, я решился провести «разведку осторожного боя», для чего, не отрывая взгляда от её глаз, завёл руку за спину и осторожно, стараясь не произвести лишнего шума, повернул ключ в замке. Мне пришло в голову, что Тамара специально оставила ключ в замочной скважине, а если нет, то я тут же услышу недовольный голос: «Что вы делаете? Откройте немедленно!»
Я действительно услышал эти слова:
— Что вы делаете, Доценко? Откройте…
Её голос был таким тихим, а в нём звучало столько волнения, что не нужно было никакого переводчика, чтобы понять правильно её состояние:
«Господи, Доценко, ты же знаешь, как у нас мало времени…»
Вероятно, у меня было такое желание в глазах, что, когда я, молча и медленно, шагнул к ней, в глазах Тамары я прочёл нечто напомнившее мне тот самый зачарованный взгляд кролика, когда на него глядит в упор удав.
— Что вы?.. Зачем?.. — чуть слышно прошептала она.
— Я… нет… — лепетал мой язык: я ничего не соображал. — Я совсем не то, что вы думаете… — шептал я, продвигаясь всё ближе и ближе.
— Не нужно… — шептала Тамара, но её глаза кричали совсем о другом.
Наконец я оказался рядом с её огнедышащим телом, мои дрожащие от нетерпения руки осторожно прикоснулись к её бедрам и, словно руки слепого, не желая спугнуть, но испытывая удивительное счастье от неизбежного, как мне казалось, конца, медленно поползли к заветному месту, оценивая по пути, что скрывается под белоснежным медицинским одеянием.
Желание моё было столь сильным, а чувства столь обострёнными, что казалось, я слышу не только все шорохи вокруг, но даже как ровно бьётся