Шрифт:
Закладка:
Переодеваюсь сам.
— Вань… Иди сюда…
— М?
Обняв за шею, наклоняет, засовывая мне в рот половину батончика.
Сидит, стучит зубами.
Я феячу в поисках чайника, стаканов, обнюхиваю баночки с какими-то травами.
— О, чай… Соль… Мята… Шиповник…
Нахожу пару пакетов с крупами — всего лишь остатки на дне, горсть гречки, горсть риса…
Старая согнутая парафиновая свеча.
— Ну, живëм!
Снимаю с вешалки какую-то старую ветровку, ухожу поставить под дождь широкие железные чашки. Забираю свои отмытые дождём кроссовки.
И через полчаса у нас во всю качегарит печь, горит свеча, греется чайник и варится сборная каша из гречки напополам с рисом.
Закрываю плотнее дверь. Дыма уже нет. Развешиваю наши мокрые вещи. Яськины тоненькие трусики… Эх!
Эдик равномерно сопит.
Закатываю глаза. Но что с этого рафинада взять? Его самого спасать надо, а не девочку ему доверять.
— Не согрелась?
— Нет… — трясясь, отвечает Яся.
— Так… Вставай.
Сажусь в кресло сам, забираю её на колени, закутывая нас покрывалом.
— Теплее?
— Теплее, — обнимает меня, утыкась холодным носом мне в шею.
Медленно вожу руками по её спине, грея и успокаивая.
— Всë нормально будет, не бойся.
— Я знаю, — прижимается крепче.
— Завтра дойду до трассы, дозвонюсь до своих.
Яся несколько раз чмокает меня в шею и замирает, снова прижимаясь крепче.
Я закрываю глаза, крепко прижимая её за талию к себе. И сдыхаю от чувства вины, что не как сестру я её на руках держу, а совсем-совсем с другими чувствами.
Разминаю её ледяные пальчики на ногах горячими руками.
Печь уютно трещит, блики пляшут по стенам, потолку и нашим лицам. Пахнет мятой…
Яся неровно дышит мне в ухо.
Я беззвучно вою, держа себя изо всех сил, чтобы не повернуть лицо и не поймать в плен это дыхание. Оно утаскивает меня в бессознательное состояние, в котором я не понимаю никаких табу.
Ловлю себя на том, что непослушные пальцы, уже не столько разминают, сколько изучающе рисуют по её коже, пытаясь подняться выше по икрам.
И тоже самое делают её губы — на каждый выдох скользят по моему уху.
Искры сыпятся из глаз.
Мать его!
— Чай закипел… — хриплю я.
Аааа!!!
Ссаживаю Ясю, сбегая от грядущего пиздеца.
Снимаю чайник, разливаю по кружкам. Выхожу на крыльцо. Последняя сигарета!
У магазина мы так и не припарковались…
Прикуриваю.
Сердце колотится отбойным молотком, и я «стою», готовый к бою, пьяный от её дыхания и уверенный на все сто, что эта чокнутая меня не тормознет!
Как дожить до утра и не тронуть еë??
Как фараон — обёрнутый от пояса и ниже простыней и с голым торсом, Иван, колдует с чаем. Я любуюсь, не смея отвести глаз.
Пахнет травами…
За окном перестаёт грохотать, ливень чуть стихает.
Иван даёт мне чашку и конфеты.
— А ты?
— А я просто чай. Мне сладкое отменили.
— Ну не в этой же ситуации! — возмущаюсь я.
— Какой? Нормальная ситуация…
Нихрена себе нормальная! Это мой самый аховый экстрим за всю жизнь.
— Ты зачем сюда рванула-то?
Вздыхаю, опуская взгляд.
— А я собаку нашла. У неё хозяин умер и её усыпить хотят, если никто сегодня-завтра не заберёт. Я решила забрать. И заблудилась…
— Ясно. Ну, ничего, завтра позвонишь, заберём. Что за собака-то?
— Стафф…
— Щенок?
— Нет. Взрослая.
— Хм… Такая себе затея. Ты представляешь, сколько надо сил на такую собаку? Времени? Терпения? Любви?
— Ты тоже думаешь, что я легкомысленная и брошу еë?! — с обидой отворачиваюсь.
— Допускаю такую мысль.
Дуясь на него, смотрю на огонь.
— Уж лучше не брать, чем потом бросить. У нас, когда кого-то забирали, а потом возвращали обратно… — появляются стальные нотки в его голосе.
Сердце моë сжимается.
— А тебя забирали?
— Нет. У меня группа здоровья была стремная. Больных брать не хотят.
— У тебя?!
— Ага, — смеётся. — Дохлый был совсем, мелкий. До нормы по весу не дотягивал. То бронхит, то пневмония, то гастрит…
— А как же ты в спорт попал?
— Дрался… как берсерк, — улыбается. — В какой-то момент до меня дошло, что не дрочат только тех, кому плевать какой перед ним соперник и сколько их. Его мочат, а он всегда встаёт и убивает в ответ. Не может встать, убивает потом, как очухается. Но неотвратимо достанет тебя, не руками, так лопатой. Ну и на отборе Бес меня забрал в школу на детские сборы. Дразнил Ванькой-встанькой. Сколько не роняй, я все равно поднимался. Откормил, вылечил, накачал, мозги вправил… Он мой батя, на самом деле.
— Папа тоже хороший, — немного становится грустно за отца.
— Я не спорю, — пожимает плечами. — Но у меня его не было. А Бес был.
— Чай вкусный.
— Согрелась?
Да, согрелась. Но я хитрю, чтобы получить опять его объятия.
— Нет… Морозит.
Встаю с кресла, намекая, чтобы уселся на свое место. Тяжко вздохнув, приземляется. Довольная устраиваюсь сверху. Втыкаюсь носом в его щеку.
— А у тебя совсем никого-никого родного не было? До Беса твоего?
— Никого-никого…
Пытаюсь представить его маленьким, мне становится так больно за него. Сижу, глотаю слезы, поглаживая его по затылку.
— Ты чего, Ясь? — насторожено.
Ведёт пальцами по моим мокрым щекам
— Ничего… — рвано вздыхаю. — Я буду тебе как родная, обещаю, — крепче обнимаю за шею, тыкаясь в ухо мокрым носом.
— Да ладно… — тихо смеётся. — Завтра же опять поругаемся.
— Ну и что… Все ругаются… Я с родителями по пять раз на дню могу. Это же не делает нас чужими?
— Родная… — скрипит его голос. — Уж лучше бы — нет.
— Почему?
— Потому… — шепчет с надрывом, касаясь своим носом моего на мгновение.
