Началась игра в угадывание имён. Затеи такого рода относились к числу обычных светских развлечений. Участие поэта придало салонной затее характер захватывающей игры.

Наличие пушкинских автографов позволяет восстановить ход игры во всех подробностях. Поэт очень точно рассчитал размер листа Альбома и аккуратно разместил на нём пятнадцать имён. Оправдываясь, он представил сёстрам реестр своих увлечений, который оказался вовсе не таким обширным, как ожидалось.

Ушаковы усомнились в том, что Пушкин представил им полный реестр. Они уличили его мгновенно, указав на отсутствие имени Натальи Гончаровой. «Дон-Жуану» пришлось признать свою вину, и он более мелким почерком, нарушив пропорции, вписал в самом низу листа имя «Наталья»182.

«Дон-Жуанский список» был составлен в ту пору, когда Пушкин был всецело поглощён мыслью о браке, а потому список венчали имена четырёх его невест: «Евпраксия, Катерина IV, Анна, Наталья». Евпраксию Вульф молва нарекла невестой поэта в 1825–1826 гг., Екатерину IV Ушакову – в 1827 г., к Анне Олениной он сватался в 1828 г., к Наталье Гончаровой – в 1829 г.

Я.Л. Левкович оспорила указанную расшифровку имён. Список из четырёх имён, по её мнению, нарушает хронологический принцип: Анна – это не Анна Оленина, а Анна Керн, более раннее увлечение. «Если… считать, что в конце первого списка хронология нарушена, – пишет исследовательница, – то имена могут группироваться по родству с П.А. Осиповой. Тогда Катерина IV не Ушакова, а Вельяшова, так как Вельяшова и Керн были племянницами П.А. Осиповой…»; «Катерина IV – лицо неустановленное»; «три имени… (Евпраксия, Катерина IV и Анна) могли быть соединены по принципу родства с П.А. Осиповой»183.

Екатерину Ушакову интересовало романтическое прошлое поэта, но ещё больше её заботило собственное будущее, которое всецело зависело от того, её или Гончарову выберет Пушкин себе в жены.

Поэт сам подсказал присутствовавшим направление игры, обозначив римскими цифрами имена «Катерина I», «Катерина II», «Катерина III» и «Катерина IV». Они составили как бы стержень списка, появившегося в Альбоме Ушаковых.

Выделив в перечне женщин имя «Катерина», Пушкин дал понять, что имя хозяйки дома – его бывшей невесты – роковое для него имя, которому он остался верен среди всех своих увлечений.

Можно ли объяснить наличие в главном списке четырёх Катерин тем, что женщины с этим именем внушили поэту глубочайшие чувства? Ответ очевиден. Этого требовали правила затеянной хозяйкой (Екатериной) игры. Надо иметь в виду также, что после века Екатерины Великой это имя стало самым распространённым в России.

«Дон-Жуанский список», – писал Ю.М. Лотман, – «создавался, видимо, с хохотом и той бравадой, в результате которой П(ушкин) бывал „Вампиром именован“»184.

Согласиться с такой трактовкой невозможно. Бравада и громкий хохот были бы уместны в обстановке мужской пирушки, но никак не в обществе барышень Ушаковых. Пушкин дорожил привязанностью Екатерины Ушаковой и потому допускал поразительную откровенность в затеянной ею игре. Мера его откровенности была несовместима с бравадой.

Исповедуясь перед Ушаковой, поэт старался не пропустить имена девушек, которыми он увлекался. В их число попали семь барышень безупречного поведения – Екатерина Бакунина, Екатерина Раевская и Пульхерия Варфоломей, Евпраксия Вульф-Вревская, Екатерина Ушакова, Анна Оленина, Наталья Гончарова.185

Почти все перечисленные девицы на выданье отвергли Пушкина, или во всяком случае, не ответили на его чувства. Любовные неудачи доставляли ему страдания.

Поэт поклонялся своим «идолам», обладавшим, по общему правилу, красивой внешностью. Что касается наружности самого Пушкина, то о ней судят по его портретам, принадлежавшим кисти известных художников. Эти последние, будучи пленены поэзией и личностью Пушкина, старались в первую очередь передать его духовный мир. Поэт имел все основания сказать, что портретисты льстят ему. На портрет, написанный Кипренским, поэт отозвался стихами:

Себя как в зеркале я вижу,

Но это зеркало мне льстит.

О своей внешности Пушкин отзывался без всякого снисхождения: «Потомок негров безобразный» (1820 г.). Возражая против намерения известного скульптора лепить его бюст, поэт ссылался на своё «арапское безобразие».

Внутренний мир Пушкина был исполнен гармонии. Отзывы современников о внешности поэта не допускали двух толкований. Познакомившись с Пушкиным, Долли Фикельмон пометила в Дневнике: «…невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил ещё некоторую черноту в глазах и что-то дикое во взгляде»; рядом с красавицей женой «его уродливость ещё более поразительна». Современники считали Долли провидицей. Её наблюдательность была исключительна. По словам Долли, Пушкин был не просто некрасив, а некрасив сверх всякой меры. Фрейлины и цыганки, женщины, принадлежавшие к разным сословиям, одинаково отзывались о внешности поэта. Цыганка Таня из московского хора при виде Пушкина сказала подругам: «…гляди, как нехорош, точно обезьяна!»186

Однако внешность поэта преображалась, когда разговор увлекал его или на него находило вдохновение.

Поэт прощал «идолов», которые отказывали ему во внимании из-за его некрасивой внешности. Но непонимание поэзии, её гармонии и красоты лишало его спокойствия. Равнодушие избранниц к стихам дало Пушкину пищу для некоторых обобщений, касавшихся всего женского рода. «Природа, одарив их (женщин. – Р.С.) тонким умом и чувствительностью… едва ли не отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не достигая души; они безчувственны к её гармонии»187.

За год до визита к Ушаковым поэт писал:

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?

Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,

В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой:

А не исправленный стократною обидой,

Я новым идолам несу мои мольбы…

Примерно такое настроение владело «Дон-Жуаном», когда московские приятельницы решили развлечься, склонив его к исповеди. Пушкин искал сочувствия у Ушаковых, и составленный им список был прежде всего перечнем идолов, разбивших его сердце.

1829 год был для поэта периодом наибольших любовных и матримониальных неудач. Но стихи, написанные в этом году, выражали не ожесточение и горечь, а умиротворение:

Я вас любил: любовь ещё, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Заполучив список увлечений Пушкина, барышни Ушаковы пытались разрешить заданную им загадку. На потёртом листе с перечнем имеются следы их стараний. Вверху