Шрифт:
Закладка:
- Девочка, ты поставила чайник?
Мафтуна, по-прежнему держа смартфон наизготовку, идет к покрытому ветхой рукодельной салфеткой комоду, открывает стоящую на нем шкатулку, роется в ней, фотографирует бусы, серьги, брошки...
- Нет еще. Вы же заколки свои просили.
Убирает украшения на место, возвращается в комнату.
- Вот они. Помочь причесаться?
- Нет. Положи здесь, - старуха похлопывает по стоящему у кресла журнальному столику. - И сделай же, наконец, чаю. Я пить хочу.
Мафтуна корчит недовольную гримасу, фотографирует старуху, и, не отрывая взгляда от замерцавшего ответным сообщением экрана, уходит на кухню.
***
Свет. Яркий, ослепительный, всепоглощающий и всепроникающий. Со всех сторон, везде и всюду. И больше ничего. Ни теней, ни направлений, ни расстояний, ни времени. Только свет. Первое время ей казалось, что у него есть источник, - возможно, излучает само место, где она очутилась? - а раз так, то за границами этого невыносимого сияния должен быть иной мир и надо только дождаться, когда откроется выход. Но ожидание тоже нельзя было измерить никакими привычными мерками, оно не тянулось от события к событию, от вопроса к ответу, от причины к следствию - нет, все это крутилось в одном водовороте, витки которого были бесконечно далеки и бесконечно близки друг к другу. И в этой круговерти вневременных озарений невозможно было определить, как и когда она осознала, что нет никакого места и никаких границ, что свет не исходит из какого-то невидимого внешнего источника.
Она сама и была этим светом.
***
Старуха медленно потягивает долгожданный чай, наслаждаясь пряным, с тонкой лимонной кислинкой, вкусом. Молодец девочка, знает и какой сорт в магазине выбрать, и как заварить, и как лимон подать - не в чашке, а отдельно, на блюдечке. А вот она в ее годы ничего этого не знала, и Лидия Львовна очень удивлялась сначала ее незнанию, и тонкие, ровненько выщипанные брови ее взлетали от удивления чуть ли не до середины лба и выгибались аккуратными полукружьями: "О боже мой, Настя, где вы росли?" А она росла в детдоме, и там чай заваривали в ведрах, - кипятили их на плите и сыпали заварку прямо в кипяток, а потом разливали эту бурду по кружкам, и всегда приходилось ждать, пока рой здоровенных разваренных чаинок осядет на дно, и только после этого пить. А у Лидии Львовны было целых три ситечка, и несколько чайных сервизов, а еще два кофейных, и щипчики для сахара, и золоченые ложечки для варенья, и масса всяких других, прекрасных и изящных вещиц. И, конечно, первое время Настя позорно путалась во всем этом богатстве, не понимала ни предназначения незнакомых предметов, ни смысла заведенных в доме порядков, и все время боялась, что однажды Лидия Львовна устанет наконец задирать брови вверх, а сведет их вместо этого сердито к переносице и скажет: "Боже мой, Настя, как вы мне надоели!" И тогда придется возвращаться в общежитие, и снова будет то же, что и в ее первый год в училище, - четыре человека в тесной комнате, чужие чулки на тумбочке, чужая чернильная клякса на единственной приличной юбке, чужие хиханьки и болтовня над ухом как раз когда надо готовиться к экзамену, а по ночам свет чужой настольной лампы бьет прямо в глаза и мешает спать...
Но Лидии Львовне, кажется, даже в голову не приходило, что Настю не обязательно терпеть, а можно просто взять и выгнать. И Настя потихоньку освоилась, выучила, что где лежит и для чего оно нужно, перестала ошибаться, выполняя поручения, и уже не опасалась, что ее вот-вот выставят из тихой угловой комнатки с высоким старинным трюмо и тюлевыми шторами на окнах. Даже вечера с гостями, которые раньше наводили такой ужас и казались хуже любого экзамена, теперь стали ей нравиться. К Лидии Львовне приходили в основном мужчины, и все они были такие наглаженные, чисто выбритые, пахнущие дорогими одеколонами, и разговаривали так уверенно, что сразу было видно - начальство! Но с Настей они обращались дружелюбно и вежливо, хоть иногда и поддразнивали, а некоторые даже смотрели на нее с явным мужским интересом, и это было ей приятно, хоть и смущало каждый раз до краски на щеках. А самые постоянные гости - хозяйка называла их "друзья дома" - часто приносили небольшие подарки, вроде духов или билетов в кино, и это тоже было хорошо. Особенно кино, потому что как раз в это время Настя влюбилась в одного быстро набиравшего популярность молодого актера - нет, не влюбилась даже, а втрескалась по уши, - и старалась не пропускать ни одного фильма с его участием. Было бы время, ходила бы на них бесконечно, на все сеансы подряд, ездила бы ради лишней встречи с ним в кинотеатры на окраинах города, где крутили то, что уже давно прошло в центре...
Старуха аккуратно ставит на стоящий рядом с креслом столик пустую чашку. Почему, думает она, чей-то взгляд, улыбка, голос вдруг нравятся так, что хочется видеть и слышать их снова и снова? И почему судьба наделяет редких счастливчиков способностью нравиться всем, а другим при этом отказывает даже в крохах обаяния? Хотя нельзя сказать, что гости Лидии Львовны или однокурсники в техникуме были Насте неприятны - нет, люди как люди, многие симпатичные, а некоторые и вообще очень даже ничего. Но ни от одного из них сердце не замирало так, как от иллюзорного парня на широком экране, ни один не завораживал так, как он. Может, все дело именно в том, что он был иллюзией? Иллюзию так легко любить, у нее нет недостатков, ей можно приписать что угодно - ум, доброту, храбрость, благородство, даже ответное чувство. И мечтать по вечерам в маленькой угловой комнатке, прeдставляя себя рядом с ним там, в его заэкранном мире, в просторных черно-белых кадрах.
Старуха вспоминает другой, тоже завораживающий, но услышанный гораздо позже, совсем в другую эпоху, голос, поразивший ее истинностью ритмично пропетых слов - "и фантазии входят в лоно ее сильней, чем все те, кто познает ее..."
"Это правда, - в который раз думает она. - Это правда".
***
Мафтуна идет по широкому проспекту мимо соборов и скверов, статуй и дворцов. День отработан. Купи, принеси, убери, приготовь, подай. Завтра снова будет все то же самое. Но сейчас не надо думать про завтра. Сейчас надо гулять, ходить по магазинам, делать селфи возле памятников.
Мафтуна улыбается.
