— А он появляется на пороге и спрашивает — кто тут, мол, главный? Ну, говорю, я. А он мне — на колени! Ну, думаю, смерть моя пришла. Нагулялся, Шоннеси! А он меня хлоп по плечу — и в рыцари! Я думал, меня там на месте удар и хватит!

Окружающие засмеялись.

Ланс знал, что их всех награждали за борьбу с фир болг — но никто из них не выглядел так, будто может убить дракона. Ланс ощутил укол разочарования.

Он подумал, что, может быть, чего-то не понимает. Он был из них единственным, кто еще не прошел первого посвящения.

Появился распорядитель в черном с золотом мундире, отвел их по анфиладе в зал для церемонии и рассадил по местам. Зал был размером с футбольное поле. Ланс подумал, что смог бы поднять «мотылек» с такого пространства. Он представил, как разгоняется и летит по коридору, ставя самолет на ребро, когда нужно проскочить двери, и сбивая крыльями фарфоровые вазы, стоящие в проходах. Это было бы весело. Ему приходилось летать на бреющем полете, так низко, что самолет нужно было вздергивать, чтоб перевалить через возникающую на пути изгородь. Он представил, как несется по анфиладе, а слуги и горничные роняют посуду, жмутся к стенкам, и вихрь от пролетающего самолета вздымает вслед полотенца, передники и портьеры.

Заигравший гимн прервал его мысли. Все встали. Ланс поспешно поднялся вслед за остальными. Распахнулись двери на другой стороне зала, и вошел Король.

Рука об руку с ним плыла Королева.

Она окинула взглядом зал, и вдруг посмотрела прямо на Ланса и улыбнулась — краем рта, совсем как на портрете.

Ланс примерз к месту.

Мир колыхнулся и поплыл.

Король что-то сказал, все захлопали. Потом сели. Ланс тоже сел. Потом сосед ткнул Ланса локтем — оказалось, его назвали. Ланс встал, неловко зацепившись за стул, и вышел вперед. Герольд что-то говорил — «первый рыцарь… проявленная храбрость… стойкость духа…» Ланс совсем не чувствовал себя стойким.

Король поощрительно кивнул. Ланс преклонил колено. Король улыбнулся. Сверкающее лезвие пошло вниз и коснулось его плеча. Ланс едва ощутил удар. Король протянул руку и помог ему встать.

Королева взяла протянутый ей слугой на бархатной подставке орден, улыбнулась и приколола его на грудь Лансу. Ему показалось, что игла дошла прямо до сердца. Королева стояла совсем близко, так, что он мог видеть тонкую, темную, тоньше волоса, щель там, где строгий белый ворот ее платья отходил от кожи, и слышать идущий от нее запах — сладкий, нежный, тревожный.

— Будьте достойным рыцарем, сэр Ланселот, — сказала Королева.

Как он сел на место, Ланс не понял.

Потом был праздник.

Ланс не очень его запомнил. Он никак не мог соединить себя и то, что происходит вокруг. Орден жег, как горчичник. Ланс едва удерживался, чтобы не трогать его постоянно, как трогают дырку на месте зуба, чтобы убедиться в ее реальности.

Он помнил, что убил дракона, и что убил дракона — именно он, но все остальное с этим никак не вязалось. Это его наградил Король? Это ему улыбнулась Королева?

На миг ему показалось, будто он смотрит на происходящее из-за своего собственного плеча. Так, будто он сам — только шахматная фигура на доске, и где-то есть неведомый ему настоящий Ланселот, который двигает его, сиюминутного, здесь и сейчас, как пешку. Будто и дворец, и гости, и праздник — это наваждение, которое вот-вот развеется.

Развеется обязательно, Ланс знал это, и ждать этого было невыносимо.

Негромко играл оркестр. Кто-то танцевал, кто-то разговаривал. Мельтешили официанты. У стола с закусками парень в кепке подозрительно разглядывал крошечные бутерброды на тонких палочках и прочую изящную снедь.

— Как ты думаешь, это что? — спросил он у Ланса, тыкая в что-то похожее на цветок с розовыми лепестками.

— Не знаю, — честно сказал Ланс.

Парень подцепил розу длинной палочкой и отправил в рот.

— Мм… Рыба, — сообщил он, прожевав. — Ниче так. А вот это зеленое не бери, это хрен какой-то. Я его хватанул, чуть глаза на лоб не вылезли. — Он протянул Лансу свободную руку. — Шон. Сэр Шоннеси, — поправился он.

— Ланс, — сказал Ланс.

— Что, тоже не из благородных, да? Вот она, судьба-то, никогда не знаешь, куда занесет! — сэр Шоннеси выудил из бокала оливку, развернулся и по-хозяйски оглядел зал. — Кто б мне рассказал, что я с королями водиться буду! О, смотри, а вон Мерлин. Важная птица! А я при первом знакомстве ему по морде дал. С перепугу, — Шон заржал.

Понятное желание, подумал Ланс.

— И что? — спросил он.

Шоннеси ухмыльнулся:

— Да он не злопамятный. Нормальный мужик, только ухи острые, — он хлопнул Ланса по спине. — Пошли поздоровкаемся… Эй, белоручка! — гаркнул он за пять шагов.

Мерлин обернулся и отсалютовал бокалом:

— А, Шон! Привет! — они обменялись рукопожатием. — Как у вас там?

— Живем помаленьку. Завод открыли, по сборке двигателей. «Кормаки», «Дегиды», все такое… ну, ты помнишь. У меня кое-какие мысли были, как там докрутить можно, с маслопроводами. Места рабочие, опять же… А для наших мест «Кормаки» — это самое оно. Все, что больше, не пройдет, а от всего остального толку мало, с нашими-то дорогами… Тогда как затопило все — только по воздуху и добирались. А у нас на весь Кармартен полтора почтовых «мотылька» курьерских, да один «сокол», который от Вертигерна остался, и тот чинить пришлось.

— О! — Колдун просиял. — Кстати об авиации! У меня идея есть! Ты двигатели на «соколах» видел?

— Ну, — сказал Шон. — Головки цилиндров ни к черту. И система охлаждения хлам.

— Вот! Параллельную схему надо делать, как у «Кестрелов». И вообще, все дело в нагнетателе! — Колдун клещом вцепился в Шона и поволок его куда-то в сторону. Ланса он, кажется, так и не заметил.

Ланс взял бокал с подноса у пробегавшего слуги. Вино было алое, густое и приторно-сладкое. Вкус ему не понравился, но отвлек от этого странного, сосущего чувства внутри, которое было как голод, но не голод.

Он был первым рыцарем. Но рыцарями были и все остальные, плотно связанные судьбами с Камелотом и между собой. Он мог быть первым в новом ордене. Но это не делало его «одним из».

Вся толпа вдруг потянулась в одну сторону, как вода в прилив. Ланс обернулся и увидел Короля и Королеву.

Он увидел, как Король что-то говорит. Как Королева отвечает и подносит к губам бокал, и электрический свет ламп проходит сквозь хрусталь и дробится в пузырьках, которые пляшут в золотистом вине, в алмазной серьге на тонкой, длинной цепочке, вздрагивающей от каждого движения, роняя радужные блики на белую кожу.

А рядом, на расстоянии руки, стоит колдун, и они смеются и разговаривают с ним — будто это нормально. Будто так и следует.

Ланс почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Звуки отодвинулись. Бокал в руке хрупнул.

Так длилось очень долго.

Потом колдун отошел в сторону. Ланс заступил ему дорогу.

Колдун поднял бровь.

— Не смей, — выдавил Ланс.

— Прости, что?

— Не смей сделать здесь то, что ты сделал там, — тихо сказал Ланс.

Он не смог выговорить «в Городе Солнца», но колдун понял и скроил честное лицо:

— Приложу все усилия.

Ничего так Лансу не хотелось, как стереть это глумливое выражение.

— Если что-то случится, — горло у него перехватило, но он продолжил, — если с ними что-то случится, я тебя убью. Я не знаю, как. Но я это сделаю. Таким, как ты, не место среди людей.

Колдун сделал приглашающий жест:

— Тогда почему бы тебе не рассказать об этом людям?

Прежде, чем Ланс нашелся, что ответить, колдун просочился мимо и скрылся в пестрой толпе.

— Вам помочь? — спросил проходивший мимо официант.

Ланс обнаружил, что бокал, который он держал в руке, треснул, и темно-красная липкая жидкость сочится сквозь стекло и падает на пол тяжелыми каплями.

— Нет, — сказал Ланс. — Извините.

Праздник достиг той стадии, когда ты уже можешь оставить гостей одних, но еще не можешь снять сапоги, потому что может понадобиться опять выйти, а влезать в них второй раз за вечер будет ужасно неохота. Джин удалилась к себе сразу после фейерверков — надо было дать гостям повеселиться в чуть менее официальной обстановке.

— Что у вас с Лансом? — спросил Артур, падая в кресло в курительной и складывая сапоги на столик.

Мерлин рухнул в соседнее, перекинул ноги через подлокотник (в последнее время у него это получалось вполне непринужденно. Видимо, он тренировался) и взял из вазы яблоко. Достал ножик и начала меланхолически его строгать.

— Ланс, — сказал Мерлин, разглядывая яблоко так, будто оно ему задолжало