ложки, а им, по их возвращении, сказала, что видела вора, но не смогла его задержать. Хозяева ей не поверили и обвинили в краже. Стоило ей оказаться в пыточной камере, как та сразу призналась в содеянном и вернула ложки. Учитывая, что девушка не являлась закоренелой воровкой, при этом была бедной и совсем молодой, ее приговорили к позорному столбу на сутки, пяти ударам плетью и изгнанию из города. Во втором подобном случае, слугу, который изворачивался и при этом пытался наговаривать на хозяев, приговорили к позорному столбу на двое суток, десяти ударом плети, отрезанию правого уха и изгнанию из города. Эту работу Пьер Монтре, так мне показалось, не любил, наверно потому, что она шла по самым низким расценкам.

Пока я мысленно пережевывал полученную информацию, палач успел задремать, и тогда мне пришлось заняться разглядыванием окрестностей, так как дорога пока была пуста. Поля с работающими крестьянами, деревни, стоящие в отдалении замки или монастыри. Спустя какое-то время мы догнали один купеческий обоз, затем другой, которые медленно катили в клубах пыли. Обогнав их, скоро догнал трех странствующих монахов, с котомками за плечами и блестя на солнце выбритыми тонзурами, они бодро шагали и оживленно о чем-то спорили. Они только проводили меня глазами, не прекращая свой диспут на религиозную тему. Впрочем, это я так решил, стоило мне услышать сказанную одним из монахов фразу на латыни. Потом нам встретилась группа паломников, которая брела с унылыми и серыми от пыли лицами. Какое-то время дорога снова опустела, пока у нас за спиной не послышался топот лошадиных копыт и лязг железа.

"Рыцари едут! — обрадовано подумал я.

Во-первых, рыцарей в доспехах мне еще не приходилось видеть, а во-вторых, какое-никакое, а развлечение в дороге. Сначала я подал наш возок к обочине и только затем повернул голову назад. Нас догонял конный военный отряд, но это были не те рыцари, которых я себе представлял. Впереди скакал на лошади командир, причем, к моему разочарованию, доспехов на нем никаких не было. Обычный дворянин, хорошо одетый. На голове пышный берет с перьями. На поясе меч и кинжал. Сразу за ним ехало трое молодых людей, то ли слуг, то ли оруженосцев, я пока в этом не разбирался. У них из доспехов была только броня на груди, а на поясах мечи и кинжалы. Один из них держал пику, на конце которой слабо трепыхался треугольный флажок. Цвета были синий и белый, но рисунок был мелкий, поэтому толком не удалось разглядеть. Второй слуга вез щит и шлем рыцаря, а у третьего в седельных мешках что-то громыхало. Вслед за ними скакало на лошадях три десятка человек. Если первая дюжина всадников, была частично в доспехах, то на остальных были кольчуги, а из вооружения — луки. Еще я отметил, что вооружение у солдат было самое разнообразное. У одного напоминающее кирку, у другого шестопер, а у третьего, у седла, свисала булава, навершие которой было усеяно шипами. Несмотря на то, что поверх лат у солдат были наброшены легкие накидки красного цвета с белым крестом, их лица блестели от пота. Отряд проскакал мимо нас, подняв большое облако пыли.

— Останови, пусть пыль осядет, — недовольно буркнул проснувшийся палач. — Заодно и перекусим.

— Это кто? — не замедлил поинтересоваться я.

— Королевские жандармы, — сердито и лаконично ответил мне полусонный палач, которого разморило на солнце. Его ответ мне опять ничего не сказал, но позже стало известно, что изначально жандармы (Gens d'Armes) были вооружённой конной свитой французских королей. Потом применение тяжеловооруженных всадников стало шире, им вменили функции полиции, и теперь бравым жандармам приходилось патрулировать основные торговые пути и гоняться по дорогам и лесам Франции за шайками разбойников.

Мы уселись в тени повозки, доедая остатки продуктов. Если мы с Жаном пили воду, которую набрали по пути, в роднике, то начальство запивало еду остатками вина. Отдохнув час, снова отправились в путь. Скоро я увидел две сидящие фигуры на обочине. Подъехав ближе, помахал приветственно рукой двум мелким торговцам — коробейникам, которые, похоже, обедали. Увидев мой жест, засмеялись, а в ответ отсалютовали мне кружками с пивом. Оставив торговцев за спиной и не видя больше ничего интересного для себя, я решил, что можно опять подумать о себе.

Мои учителя в той жизни, а затем и сама работа, приучили меня смотреть на окружающий мир реально, без сантиментов, находя и используя слабости людей. Особых сложностей в общении с людьми я не видел, но при этом прекрасно понимал, для того чтобы понять как низменные мотивы, так и душевные порывы человека этого времени, мне придется научиться смотреть на окружающий мир его глазами, причем с учетом всеобъемлющей веры в бога, которой пронизаны все грани жизни средневекового человека. У меня уже создалось мнение, что церковь взяла на себя обязанности святого привратника Петра и теперь нагло шантажирует людей, определяя достоин ли тот или иной человек шагнуть в врата рая.

"Вот чтобы мне не помешало, так это хороший вводный курс лекций о политической и экономической расстановке сил в стране и за рубежом. Не знаю, кто это сказал, но фраза мне нравится. "Только зная истинное положение дел, можно ставить перед собой реальную цель, а затем начинать искать пути к ее достижению".

Мои мысли неожиданно перебило донесшееся издалека, многоголосое, но совершенно нестройное, пение группы людей. Скоро повозка догнала группу молодежи, одетую кто во что горазд. Они пили пиво из кожаных фляг, которые передавали друг другу, и пели развеселую песню:

Стены ходят ходуном,

Пробки — вон из бочек!

Хорошо запить вином

Лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,

Коль душа свободна,

А свободная душа Господу угодна.

Не прогневайся, Господь!

Это справедливо,

Чтобы немощную плоть

Укрепляло пиво.

Песня разбудила палача, который снова задремал и теперь недовольно заворочался. Я уже догадался, кто эти молодые люди, но все решил спросить: — Студенты?

— Студенты, — подтвердил Пьер, не поднимая головы от свернутого под головой плаща, изображавшего подушку. — Пьяницы, драчуны и охальники. Впрочем, не все. Приходилось мне знавать, в свое время, среди них умных, и усердных учеников.

"Так вот за кого меня приняли обозники. Точно, пройдохи. Проныры и жулики, — подумал я, глядя на хмельные физиономии и хитро-вороватые глаза парней, идущих в клубах пыли. — И возраст у них разный. Вон тому крайнему, в коричневой одежке с красной заплатой, точно под