Василий Иванович что-то соображал, а потом ответил:

— Предложение хорошее, но у нас через три дня назначен пленум райкома. Вот если бы вы прислали за мной самолёт дней через десять, было бы очень хорошо.

Я обещал.

Пельмени были из оленины. Однако Вера Ивановна была, видимо, большая мастерица: они получились не хуже настоящих сибирских.

— Как мне хотелось бы побывать в Салехарде, поговорить в окроно о нашей школе, — посмотрела Вера Ивановна на мужа. — Мне кажется, мы не так учим ненецких детей, и их неуспеваемость зависит не столько от них, сколько от нас.

— Напиши письмо, — неуверенно посоветовал Василий Иванович.

— А ответ когда получу? В августе, с первым пароходом?

— Да ведь теперь мы можем отправлять почту через них, — кивнул он на меня.

Мне, правда, неловко было брать на себя обязательства — ведь площадки ещё нет, — но и отказать в таком деле было бы нехорошо, и я сказал:

— Не только почту, но и людей по неотложным делам можем перевозить, а Веру Ивановну в первую очередь, раз уж решается дело о детях, — пообещал я.

— Вот так-то! — обрадовалась она.

Поблагодарив Веру Ивановну за обед, мы пошли в райком. К моей информации собравшиеся отнеслись с интересом, но их больше всего интересовало, скоро ли наладится авиасвязь с Салехардом. Как я понял, всё руководители района считали постройку железной дороги чем-то маловероятным, а вот авиация для них была вопросом сегодняшнего дня: с нами послали в Уренгой трёх молодых работников, чтобы они, помимо своих служебных дел, помогали нам на площадке. Сразу после пленума должен был приехать на оленях и председатель того колхоза, что базируется на Уренгой.

Когда все разошлись, мы ещё час просидели с Василием Ивановичем. Он рассказал мне о населении района, о том, как нужно держаться с ненцами, чтобы они чувствовали, что их уважают. Нашу беседу прервал работник торготдела — он принёс справки, куда сколько нужно завезти продовольствия. Запечатав их в конверт, Василий Иванович попросил передать пакет в окружком с первым же самолётом.

Лётчики были в гостях у начальника районного управления МВД, как мне сказал встретившийся милиционер, очевидно всегда осведомленный о том, где находится и что делает его начальство. Было пять часов вечера. До захода солнца оставалось ещё около двух часов, и я думал сегодня же улететь в Уренгой, если успеют собраться отлетавшие с нами работники района. Но я сразу забыл об этом думать, когда увидел Мишу и Васю в гостях. Они сидели за столом красные, под изрядным хмельком. Хозяин, старший лейтенант Тимошенко, с которым мы познакомились в райкоме, меня ждал. Хотя мы и не уславливались, но он понимал, что без пилотов я никуда не денусь и всё равно приду. Я не подал виду, что мне не понравилась его затея, но решил Мишу и Васю увести ночевать в какое-нибудь другое место.

— За ваши успехи, — поднял большую стопку Тимошенко.

Чокнулись, выпили, закусив солёным муксуном.

— Не захромать бы? Надо по второй, — предложил хозяин.

Чтобы не портить отношений с местной властью, пришлось выпить и по второй.

— Когда я был командиром роты, — сказал Тимошенко, — я воевал под Сталинградом. Эх, и время же было горячее... Выпьем ещё по одной перед шашлыком, — предложил он.

Я хотел передёрнуть, но Тимошенко обиделся и предложил, обратясь прямо ко мне:

— За знакомство. — Переведя дух, он продолжал: — Когда я командовал батальоном и вёл в атаку своих орлов, фрицы драпали без оглядки. А я командовал: «Орлы, за мной, бей, коли супостатов»...

Он эффектно жестикулировал. Ясно было, что после четвёртой стопки он будет командовать полком. Но он переменил разговор и стал просить нас:

— Увезите моих осуждённых на самолётах в Салехард. Замучили, окаянные. Тюрьмы нет, жратвы не напасусь, а делать им нечего. Какие сортиры были, все вычистили, дрыхнут да жрут целыми днями, аж распухли.

— За что сидят? — спросил я.

— Да так, всё мелочь. Растратчики больше да пропойцы. Хоть бы настоящие были, а то так, ерунда.

— Я могу их взять в экспедицию, — предложил я.

— А если сбегут?

— Никуда не денутся из тундры, — заметил я, — а всё ж пользу приносить будут.

— Это надо обмозговать и начальство запросить, — решил он. — А расписочку вы мне на них дадите?

— Конечно, дам. Им у нас будет хорошо, и никуда они не уйдут, — заверил я.

— Ладно, только начальство всё же запрошу.

Четвёртая стопка показалась мне совсем крепкой, у меня закружилась голова, а хозяин сказал:

— Когда я ходил в штыковую атаку, фашистов вот так кидал через себя! Полк, за мной!

Когда мы уходили, хозяин уже посылал армады бомбардировщиков на Берлин, но в штыковую атаку по-прежнему ходил сам.

Переночевав в доме приезжих, мы рано утром вылетели в Уренгой.

Рогожин с людьми расчищали площадку.

К вечеру приехали ненцы на трёх нартах, посланных Пуганой, и на другой день нас работало уже больше двадцати человек. Ненцы возили снег на нартах, мы таскали на фанере. Каждый имел свой участок, чтобы к вечеру можно было замерить, кто сколько сделал.

Я работал с Пономаренко и Мариной. Пономаренко разрезал лопатой снег на равные куски, мы с Мариной наваливали, а потом везли за пределы площадки. Марина отрывалась только на несколько минут в сеансы связи и снова принималась за снег.

Придя в середине дня с радиостанции, она пошла посмотреть, как работают ненцы, и вернулась чем-то расстроенная.

— Что с вами? — спросил я её.

— Там ребёночек голенький на холоду лежит, — чуть не плача, сказала она и потащила меня за собой.

На снегу стояла корзинка, прикрытая крышкой. Из неё доносился детский плач.

Марина приподняла крышку. В корзинке,