Шрифт:
Закладка:
— Саш, занята?
— Чего тебе, отроковица? — голос на том конце довольный. Слышен звон стекла. Крики: «Помидоры горят!». Кажется, это Янка верещит.
Судьба помидоров меня не очень волнует. В моей реальности у них всегда тяжелая карма. Но если там куча лишних ушей…
— Тебе некогда… — надумываю я дать задний ход.
— Не-не, нормуль. Они еще кабачки не обуглили. Я жду. После сосисок, пожаренных в целлофане, пока все скучно. Так что, излагай.
Помявшись, я решаюсь:
— Слушай, мне тут сюжет в голову пришел… Короче, героиня перепутала и отправила своему боссу неприличное письма. Она писательница горячего жанра, и вместо отчета прикрепила свое творчество… Ты слушаешь? — я беспокоюсь, что Сашка притихла.
— О-очень внимательно, — со странной интонацией отвечает она.
— Ну и босс решил, что это предложение. А героиня не сразу дотумкала, пока он не зажал ее в лифте… В общем, я не уверена, что это хорошее начало отношений… Что думаешь?
— Ага, — слышу, как Сашка задумчиво что-то отпивает. — А за сиську ты успела дать подержаться?
— Да… Нет! И вообще, это не про меня! А про героиню, и она не такая!
— Ну, конечно. Разумеется, не такая. По законам жанра, она — невинная дева, не нюхавшая мужского исподнего, а он — весь такой брутальный и властный… И это не сама героиня, а тело подвело. Так?
— Ды-а… — душераздирающие выдыхаю я.
— Так вопрос-то в чем? Дать или не дать героине супер-самцу?
— Поздно вопросы задавать, — ворчу я. — Он ее прям там в лифте и …
— Стоп-стоп-стоп. Таких подробностей про тебя, пардон, про твою героиню мне лучше не знать. Родственность еще никто не отменял.
— Короче, Маня-стажер сдалась. Босс-Дима одержал победу. Какие перспективы?
— Ну, мать… Перспективы на секс на рабочем столе…
— А в плане продолжительности такой связи?
— Марусь, ты вот меня про книжку спрашиваешь или про реальную жизнь? Он у тебя романтик?
— Еще какой, — бурчу я.
— Тогда надо выяснить, дорожит ли он этой самой связью. Сколько вы там в лифте катаетесь? Недели две?
— Два дня, — пригорюниваюсь я.
— Блин, я облилась от скоростей нынешней молодежи. Погоди… — тетка прикрывает динамики рукой, но я все равно слышу: — Ян, дай мне полотенце и вон тут бутылку. И убери с огня останки кабачков. Так, о чем это я, — возвращается она ко мне. — Ну, тут дорожить пока нечем. Надо, значит, заставить себя завоевать. Мужики ценят то, что с трудом дается. Это как бы не тайна. Или препятствия какие-то нужны, или потери, или ранения… Но нам инвалидов не надо, так что будь аккуратнее.
— Шишка на лбу считается? — мрачно уточняю я, потому как, видимо, песенка моя спета. Сдалась я слишком быстро.
— А он ее героически получил? Ему будет, чем перед внуками хвастаться.
— Не уверена…
— Тогда сделай ход конем. Уволься. И пусть он тебя возвращает. Станет рыпаться — значит, ты не просто теплая сиська в перерыве между совещаниями.
— Я не могу уволиться. Меня мама убьет. И папа денег не даст на ноут.
Сашка, что-то покумекав, вздыхает:
— Ладно, найдем мы тебе другую работу. Я тряхну своего другана. Он мне должен. Его бывшая до сих пор ко мне таскается, а я стоически не даю ей его новый номер телефона. Что б ты без меня делала… Жди инфы, Маруся.
Успокоенная теткиным уверенным тоном я выбираюсь из ванной и отключаюсь звездой на постели.
Просыпаюсь ночью и сразу проверяю мобильник.
Соколов не звонил и не писал, а вот от Сашки сообщение имеется.
«Я говорилась с Артемьевым. Он возьмет тебя к себе в одну из фирм младшим бухгалтером. Завтра собеседование. Сразу с ним. По блату. В обед будь готова метнуться, это от твоего офиса вроде недалеко. Номер Демиду я твой дала. Он тебя наберет. Не благодари. И помни, цветы и конфеты не пью».
Глава двадцатая
Воскресенье логично проходит в нервотрепке, которую я сама себе устраиваю, успешно накрутив себя, потому что Дима не звонит.
И я уже в красках представляю, как буду встречать его в коридорах бизнес-центра (хотя до этого не встречала ни разу) и, чтобы не показывать, какой удар он нанес мне своим равнодушием (а как еще назвать телефонное молчание), стану избегать взглядов, а потом буду сидеть в кафетерии на первом этаже и, обняв кружку с несладким (обязательно, чтобы подчеркнуть горечь) латте, смотреть на капли дождя на стекле.
Дождь, судя по прогнозу, на ближайшие две недели не планируется, но страдать нужно красиво. Я даже тренируюсь дома сидеть трагично на подоконнике, но мандраж мешает продержаться без метаний на одном месте дольше нескольких минут.
Да я палас себе весь протоптала, потому что бегаю по кругу, как только представлю, что Соколов в своей излюбленной начальственной маске пройдет мимо меня и не заметит.
И ругаю себя за то, что уехала сразу, а вдруг бы еще раз…
Ыыыы!
Дурища, короче.
В понедельник я встаю такая, что краше в гроб крадут. Причина: ни одного сигнала от Димы.
Надо обратно переучиваться звать его Дмитрием Константиновичем.
Ну, раз я сегодня увольняюсь, то в качестве жеста протеста напяливаю воздушное платьишко вместо строгой офисной юбки.
И, ясен пень, получаю выговор от Светланы Анатольевны. Но мне уже все равно. Сгорел сарай, гори и хата. Я даже рабочую почту не открываю, чтобы не гипнотизировать переписку с ДК и не психовать. Все равно до обеда будут планерки, и раздача слонов, сиречь заданий на неделю, состоится во второй половине дня.
Кто-то скажет, что я чересчур нервно все воспринимаю, но посмотрела бы я на этого кого-то, после того, как его жарко отымели во все отверстия, а потом ни звонка, ни письма. А ты потом пялься на двери директорского лифта, угадывая, один он там едет или нет.
Я не выдержу, если ДК будет мозолить мне глаза.
Перед обедом звонит Сашкин знакомый:
— Мария? Это Демид Артемьев. В общем так, собеседование сократим до минимума. У меня все равно выхода нет. Если я тебя не возьму, Александра Николаевна даст мне пи… по яйцам. Но познакомиться надо. А у меня есть время только полчаса в обед. Предлагаю совместить. Я тебя покормлю, на работу возьму, а ты Сашке скажешь, что я молодец. Идет?
Я опешиваю от самого стремительного в жизни трудоустройства.
— Идет.
— Ресторан «Мадина», знаешь?
— Угу.
— За тобой заехать?
— Нет, это в соседнем здании. Во сколько?
— Так, цыпа… Чтоб тебе не ждать… Давай в час. Сможешь?
— Конечно, — булькаю я в трубку. Это