Я уже указывалъ на разницу между французской и англійской прислугой. Она съ годами еще болѣе обострилась. Демократическій духъ, все, что въ послѣдніе пятнадцать — двадцать лѣтъ произошло въ политической и соціальной жизни Франции не могло не поднять на то — какъ сознаютъ свое положеніе пролетаріи, вынужденные весь свой вѣкъ быть на побѣгушкахъ у буржуа потому только, что у него въ карманѣ есть пятьдесятъ сантимовъ, чтобы спросить себе кружку пива или чашку кофе. Эксплоатація прислуги, о которой я говорилъ, когда рѣчь шла о парижской отельной жизни, не менѣе отражается и на гарсонахъ кафе и ресторановъ. Они зарабатываютъ больше, чѣмъ увріеры многихъ спеціальностей; но служба ихъ почти что каторжная. Строгіе хозяева до сихъ поръ не позволяютъ гарсону присаживаться, за исключеніемъ часовъ завтрака и обеда. Эта несмолкаемая беготня съ ранняго утра до очень поздней ночи вызываетъ особаго рода неврастенію, которая ведетъ къ тайному алкоголизму. Гарсонъ, то и дѣло, какъ только выищется свободная минута, забегает къ соседнему «marchand de vіn» и проглатываетъ рюмку абсента без воды. Хорошій заработокъ все-таки же не обставленъ никакой гарантіей и, еслибъ гарсоны кафе въ послѣдніе годы не стали заботиться о своей соціальной организаціи, они не добились бы даже того, чтобы имѣть право отпускать усы и бороду.

А тѣмъ временемъ въ Лондонѣ, при всемъ томъ, что тамъ масса фабричныхъ пролетаріевъ давно уже вступила въ борьбу съ хозяевами и давальцами работы, даже та прислуга, съ какой прежде всего сталкивается иностранецъ, изменилась въ своемъ типѣ весьма мало. Конечно, она и тамъ менѣе дрессирована и почтительна, прислуги въ частныхъ домахъ и (буржуазныхъ, и аристократическихъ, но все-таки контрастъ до сихъ поръ очень силенъ. Сословное чувство держится еще во всей Великобританіи, и англичане умудряются соглашать его съ своей политической свободой. Вы можете находить, что лондонскій: гарсонъ бываетъ часто более хмуръ, чѣмъ парижскій; но онъ даетъ вамъ постоянно чувствовать подневольное или добровольное сознаніе того разстоянія, какое существуетъ между нимъ и вами. Парижской фамильярности и въ поминѣ нѣтъ: отвѣты сводятся почти исключительно къ двумъ фразамъ: „yes, sir“, „thank you, sir“. Вотъ это „thank you“ долго кажется вамъ весьма страннымъ; вы часто недоумеваете: за что прислуга благодарить васъ? У насъ также сословная іерархія существуетъ еще въ полной силѣ но тонъ столичной прислуги куда ниже, съ точки зрѣнія барской. Въ Лондонѣ немыслимо, чтобы лакей», гдѣ бы то ни было, и въ частномъ домѣ, и въ отелѣ, и въ пивной, или горничная вмѣсто «слушаю» отвѣчала бы вамъ «хорошо», какъ вы это слышите теперь безпрестанно и въ Мссквѣ, и въ Петербургѣ.

И Парижъ, и Лондонъ привлекаютъ массу нѣмцевъ, швейцарцевъ и итальянцевъ, и въ Лондонѣ они для пріѣзжаго вдвое пріятнѣе. Хозяева предпочитаютъ ихъ англичанамъ, въ особенности итальянцевъ и швейцарцевъ, за ихъ трезвость и смышленость. Почти каждый говоритъ на трехъ языкахъ; но въ Лондонѣ весь этотъ пришлый людъ остается чуждымъ окружающей жизни, тогда какъ въ Парижѣ онъ гораздо больше аклиматизируется. Для всякаго подневольнаго человѣка, при всей эксплоатаціи хозяевъ, Парижъ все таки-же такой городъ, гдѣ онъ, внѣ своей службы, чувствуетъ себя болѣе человеком и гражданиномъ. Тотъ самый: типический гарсонъ кафе, какъ только вышелъ на свободу, снялъ свою куртку и фартукъ, превращается въ буржуа или протестующаго пролетарія, смотря по своимъ взглядамъ; но онъ равенъ всѣмъ и каждому, и если у него проявится ораторскій талантъ, то онъ можетъ попасть въ члены муниципальнаго совѣта, а потомъ въ депутаты и даже въ президенты республики.

Для всякаго, кто пріѣзжаетъ въ Парижъ и Лондонъ на нѣсколько дней или на нѣсколько лѣтъ, вопросъ ходьбы и ѣзды, ихъ условій и стоимости — первенствующій вопросъ. И тутъ опять параллель между двумя столицами міра выкажетъ характерныя свойства націи. Какъ въ дѣлѣ комнатнаго комфорта, такъ и въ вопросѣ передвиженій, Парижъ, въ цѣлыхъ тридцать лѣтъ, двинулся впередъ гораздо меньше, чѣмъ Лондонъ. Самое дешевое передвиженіе — пѣшкомъ — до сихъ поръ каждый пріѣзжій выноситъ въ Парижѣ легче, чѣмъ въ британской столицѣ. Для того, чтобы пріятно гулять въ Лондонѣ, надо отправляться в парки а это, пешкомъ изъ многихъ пунктовъ уже цѣлое путешествіе. Да и въ паркахъ, напр., въ Гайдъ-паркѣ, въ часы катанья, толпа гуляющихъ такъ велика на нѣкоторыхъ пунктахъ, что двигаться не особенно легко. Фланировать по улицамъ, соответствующим бульварамъ — труднѣе, и едва ли не одна только Риджент-стрит съ ея широкими тротуарами такъ же пріятна для ходьбы, какъ и парижскіе бульвары, но присаживаться нельзя такъ часто, какъ въ Парижѣ, и утомлеиіе наступаетъ раньше. Я уже сказалъ, что парижская уличная толпа, все еще болѣе оживленная и пріятная на взглядъ, не та, о какой вспоминаютъ старожилы и какой восхищались иностранцы сорокъ и пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Вспомните, какъ Генрихъ Гейне любовно относился къ ней, какъ она ему казалась воспитанна, гуманна и изящна послѣ нѣмецкой публики. Онъ говорилъ, что нарочно подставлялъ себя подъ толчки въ давкѣ, чтобы имѣть удовольствіе слышать, какъ французъ извиняется передъ нимъ. Теперь этого почти что нѣтъ. Толкаются вездѣ, и на улицахъ, и на вокзалахъ желѣзныхъ дорогъ, и у станцій омнибусовъ, и у подъѣздовъ театровъ — и никто не извиняется. Безъ церемоніи толкаютъ и женщинъ; да и онѣ сами не выказываютъ большой мягкости: стоитъ только вамъ попасть отъ двухъ до шести въ магазины Лувра, когда движется сплошная стена покупательницъ.

Такъ или иначе, ходить по Парижу пріятнѣе, чѣмъ по Лондону; но ѣздить это — другой вопросъ. Тутъ вотъ большая рутинность французовъ даетъ о себѣ знать. Бывало, въ половинѣ шестидесятыхъ годовъ, намъ, иностранцамъ, парижане не переставали повторять — какое у нихъ образцовое устройство омнибусовъ. И, дѣйствительно, мы находили тогда, что ѣздить по Парижу въ омнибусахъ удобно и недорого. Многимъ изъ насъ нравились даже сложные французскіе порядки контроля, такъ называемыя корреспонденціи, дающія вамъ право на два-конца, очередь на станціяхъ, сидѣнье на имперіалахъ, бойкость и веселость кондукторовъ, исправность каретъ и лошадей— этихъ классическихъ сѣрыхъ лошадей крупной французской породы. И въ то время, т.-е. до семидесятыхъ годовъ, лондонские порядки передвижешя въ омнибусахъ казались намъ первобытнѣе: плохія кареты, часто съ сѣнцомъ внутри, кучера и кондукторы дурно одѣтые, усталыя лошади, полнейшее отсут ствіе всякой регламентаціи. Одно только н тогда было хорошо: обиліе омнибусовъ во всѣхъ направленіяхъ, особенно по направленію къ Сити и къ англійскому банку. Прошло двадцать пять лѣтъ — парижскіе