Шрифт:
Закладка:
– Бро, как насчет текилы? – спрашивает Ровинский, и я просто киваю.
Не люблю текилу, но сейчас насрать.
Мой товарищ заказывает выпивку и продолжает рассказывать о том, как вчера зависал с какой-то азиаткой.
Я честно не въезжаю, зачем парни хвастаются тем, что куда-то засунули свой член, будто это какое-то невероятное событие.
Или он не в курсе, что все люди занимаются сексом?
Это не что-то из ряда вон выходящее, не подвиг и не восьмое чудо света, о котором всем нужно срочно рассказать. Тем более не понимаю, зачем рассказывать о том, как, в какой позе и сколько по времени ты трахался. Что я должен делать с этой информацией?
– Чуваки, ее рот работал как пылесос, – восторженно вскрикивает парень, проводя руками по своим темным волосам. – Она едва успела обхватить губами моего дружка, а я уже кончил!
Морщусь и выпиваю шот текилы. Именно в таком порядке.
Потому что, во-первых, это мерзко.
Во-вторых, ЭТО МЕРЗКО.
В-третьих, какая это стадия шизофрении, когда парень дает своему члену кликуху?
Ну и наконец, в-четвертых, кончить за секунду – стремная причина для гордости.
Но Дэну я говорить этого не буду. Хоть я и говнюк, но говнюк, который не считает нужным высказывать свое мнение, если его не спрашивают.
Ровинский продолжает рассказывать о вчерашней ночи с широченной улыбкой на губах, и мне остается лишь просто наблюдать со стороны и радоваться, что у меня есть мозги.
Нет, не подумайте, Дэн отличный парень. Добрый и юморной. В свои двадцать два он просто самая настоящая машина. «Бугатти», развивающая невероятную скорость на льду всего за пару секунд. Вот только теперь я в курсе, что в сексе он развивает такую же скорость… И я не знаю, как теперь избавиться от этой бесполезной информации в моей голове.
Выпиваю еще один шот. Алкоголь обжигает горло, и мне хочется еще.
Идеальным завершением дня было бы напиться и уйти отсюда с какой-нибудь девушкой. Вот только в такое время здесь явно нет желающих. Да и все хоккейные зайки сейчас обитают в барах ближе к ледовой арене, а не на Манхэттене.
– Мэттью, а как прошло твое четырнадцатое февраля? – неожиданно интересуется Донсон.
Отрываю взгляд от столешницы и с удивлением поворачиваюсь к здоровяку. Люк Донсон – наш опорник. Ему двадцать пять, и, насколько я знаю, за последние полгода он встречал свою любовь уже не меньше шести раз, непременно говоря нам об очередной подружке, что «она – та самая».
Ну как можно влюбляться каждый месяц?
Не то чтобы я считал его тупым. Но он еще более странный, чем я, согласитесь?
– Ничего сверхъестественного, – коротко отвечаю я.
Целого вечера не хватит, чтобы я рассказал, в каких позах трахал Эмили, а даже если я вдруг свихнусь и решу рассказать, то все равно не сделаю этого.
Черт. Снова в голове эта Эмили.
Да какого черта?
Парни еще несколько минут обмениваются историями о своем сексуальном опыте, а затем переходят к обсуждению самых странных происшествий в постели.
Честно, так насрать.
Я считаю, что в сексе вообще не может быть ничего странного, если оба получают от этого кайф.
Хотите себе всюду пихать фаллоимитаторы? Да пожалуйста.
Нравится вам, когда вас душат? Ваше дело.
И я сейчас без шуток об этом говорю.
Никого не касается, чем вы занимаетесь у себя в спальне. Или в машине. В душе. Да где угодно.
Трахайтесь на здоровье.
– Какие прогнозы на воскресное дерби? – прерывает мои мысли Дэн.
– Будет жарко, – выдаю очевидный факт я.
– Стивенсон травмирован, – пожимает плечами Ровинский.
– Да. Но даже его отсутствие не поможет нам. Или ты не заметил, как говняно мы играем?
Мужики выпивают текилу и хмурятся.
– А есть идеи, почему мы так говняно играем? – вскидывает бровь Донсон.
– Потому что вместо того, чтобы тренироваться, нажираемся в очко в баре, когда на часах еще даже нет шести вечера? – ухмыляюсь я.
– Мужик, какой ты нудный.
– Я не нудный, – пожимаю плечами я. – Это просто факт.
– Надо что-то с этим делать. Может, в следующий раз нажраться всей командой?
– С каких это пор спортсменов алкоголь сближает?
– Выпьем еще пару шотов и тогда поговорим о сближении. Надеюсь, у тебя снова не встанет в этот момент, – поигрывает бровями Ровинский. – Я никогда не занимался сексом с парнем.
Закатываю глаза.
– А ты? – интересуется он.
Долбануться!
– Ладно, мужики, – вскакиваю со стула и тянусь за курткой. – Мне пора. Меня дома девушка ждет.
– Девушка?! – вскидывает брови Ровинский. – Даже не знаю, радоваться сейчас, что ты натурал, или расстраиваться, что я зря на тебя вечер потратил.
Фыркаю и отбиваю парням кулаки.
– До завтра, мужики.
Выхожу из бара и жадно вдыхаю свежий воздух. Делаю шаг в противоположную от своего жилого комплекса сторону, не желая возвращаться в квартиру. Конечно, я мог бы остаться с мужиками в баре, но, по правде говоря, разговоры о хоккее меня утомили не меньше, чем истории об их сексуальных похождениях.
Бреду по Бродвею, ярко сияющему всеми цветами радуги в свете разноцветных прожекторов. Бродвей знаменит тем, что здесь можно встретить творческих людей с разных концов страны. Прохожу чуть вперед и вижу парня с девушкой, изображающих пантомиму, а затем иду дальше и натыкаюсь на небольшую толпу, которая окружила группу музыкантов, исполняющую песню Мика Джаггера.
Я никогда не был влюблен в Нью-Йорк. Шум и толпы людей никогда меня не впечатляли.
В Лос-Анджелесе мы с мамой жили в Малибу, где самым шумным был прилив океана. Мы жили в домике, что достался по наследству от ее отца, вдали от центра города. В деньгах мы тоже были не ограничены благодаря тому, что дедушка оставил маме все свое состояние. Дед был классным мужиком, и именно он привел меня в хоккей. Мама часто оставляла меня у него, пока пыталась устроить свою личную жизнь, а я… чувствовал себя брошенным. Понимаю, что ей хотелось женского счастья, но мне тоже была нужна мама.
Вероятно, именно поэтому все свое свободное время я стал проводить на льду. Только там, защищая ворота, я чувствовал свою значимость. Хотя бы на льду я был кому-то нужен.
После смерти матери я вдруг осознал, что хоккей – единственное, что вообще осталось у меня в жизни. Но и от него я по какой-то непонятной причине уже устал. Выдохся.
Он перестал выводить меня на
