Шрифт:
Закладка:
Эльвира сидела на краешке постели дочери, глядя невидящими глазами в белую стену напротив. Женщине даже не позволяли взять Женьку за руку: пальцы девочки были плотно упакованы в гипс. Из носа ребёнка выползала тоненькая прозрачная трубочка, присоединённая к мерно гудящему аппарату.
Славик. Это был Славик. Худое, невзрачное существо, от которого просто не могло исходить никакой угрозы. В тот вечер Эльвира даже не потрудилась заглянуть в черноту его глаз, спрятанных за стёклами интеллигентских очков. Да и вряд ли смогла бы она прочитать в этих глазах подводную часть айсберга его мрачной души.
Но прошлого уже не вернёшь, и надо учиться жить в новых условиях. На столе следователя лежит написанное Элкой под диктовку заявление, Славика ищут и обязательно найдут, если он ещё в городе. Светлана помещена в психушку: её взяли прямо в квартире Карелиных, где она бесновалась посреди разведённого ею погребального костра. Женя здесь, в больнице, и ей уже не стать почётным гостем фестиваля «Весенняя рапсодия», да и никакого другого фестиваля тоже. Приговор врача однозначен: она больше никогда не сможет играть. И будет настоящим чудом, если когда-нибудь она сможет любить. Если, конечно, она захочет заставить свой юный организм очнуться от комы. «Милосердной» комы…
К Эльвире сзади потихоньку подошла Татьяна Исаенко, облачённая в просторный больничный халат. Она присела рядышком и обняла женщину за плечи. Здесь, в пустой белоснежной палате, Элка сама казалась хрупким потерянным ребёнком.
Таня уже знала о том, что произошло с Карелиной: в городе N, впрочем, как и во всех других городах, плохие новости расходятся, словно круги по воде, быстро и неотвратимо. И собственная печальная история показалась ей пустой и глупой. Травиться из-за этого уж точно не стоило. Ум, молодость, красота – всё это осталось у неё. А это, согласитесь, неплохая приправа к одиночеству!
– Как ты, Эльвира? – тихонько спросила Татьяна.
– А как ты думаешь? – горько усмехнулась Элка, решившая надеть шубку ёжика, чтобы защитить от полного разрушения хотя бы собственную психику, если всё остальное уже разрушено. Несколько раз, правда, звонил Савельев, но она сбрасывала звонок: защищаться от него она не хотела, а колючки прятать уже не могла физически.
– Прости, я на самом деле не знаю, чем могу тебе помочь. Но помочь очень хочу. – Несколько обязательных, но ни к чему не обязывающих фраз. Всё так, как и должно быть.
Элка удивлялась, как это до сих пор в коридоре не толпились желающие посочувствовать. В беде сочувствовать легко, – так раньше думала Эльвира, придерживающаяся принципа, что настоящий друг познаётся в радости. И только теперь Элка смогла сполна оценить всю глубинную мудрость фразы «друг познаётся в беде». Иногда человеку не нужно дежурных фраз и неловких утешений. Иногда ему нужно просто дать возможность пережить беду наедине с ней. Переиграть её «в гляделки» и не моргнуть первой, хотя глаза готовы ослепнуть от слёз. И только настоящий друг способен понять это и предусмотрительно отойти в сторону, не влезая в душу с сочувствующим видом.
Татьяна поднялась и неслышно вышла из палаты. Элка, сама того не ведая, сейчас дала бывшей коллеге серьёзный урок, возрождающий ту к нормальной, полноценной жизни. Исаенко вернулась к себе в палату, достала мобильник и позвонила соседу, у которого остались ключи от её квартиры, – пареньку из разряда «продвинутых», помешанных на компьютерах и рэпе, но абсолютно не испорченных реальным злом.
– Чего хотели, тёть Тань? – отозвался парень, и та рассмеялась в трубку:
– Какая я тебе тётя? Мне ещё тридцати нет! Ты говорил, у тебя старенький ноутбук завалялся. Не можешь на время одолжить его мне?
– Вам в больницу принести? Я мигом, только маме записку оставлю, чтобы она меня не потеряла, а то мы с ней на дачу собирались. – Голос соседа, такой юный и свежий, добавил Татьяне решимости.
Ноутбук ей нужен был, чтобы составить резюме. Исаенко решила найти наконец достойную работу, которая позволила бы ей раскрыть все свои таланты и проявить способности. Чарский теперь казался ей злым волшебником, околдовавшим её на долгие годы и лишившим возможности думать и действовать самостоятельно. С этим покончено. Дима, конечно, пытался вернуть всё на круги своя, он даже притащил в больницу букет любимых Татьяной белых лилий. Исаенко только рассмеялась: упругие чистые цветы составляли такой контраст с изрядно потасканным Казановой! И как же она раньше этого не замечала?
Высоцкий пел: «Это не горе, если болит нога». Теперь Татьяна готова была дважды подписаться под этой строчкой.
Сосед прискакал через полчаса с ноутбуком под мышкой и коробкой апельсинового сока в руках.
– Это вам, пароля там нет, входите смело. И больше не делайте с собой таких глупостей. Вылечивайтесь и приезжайте к нам на дачу лопать клубнику. Она у нас ранняя! – И парень, подмигнув Татьяне, помчался домой: мама ждёт!
Татьяна включила портативный компьютер и задумалась над пустой страницей. Чистый лист всегда немного пугал её: она знала, что бумага всё стерпит. Но она также знала, что рукописи не горят и что написанное пером не вырубишь топором. Исаенко невольно зажмурилась и помотала головой: надо же, как её сегодня потянуло на народную мудрость! Но пора было начинать писать, чтобы не растерять первоначальный запал.
Через полчаса Татьяна закончила работу над резюме и хотела было выключить ноутбук и отложить его в сторону. И вдруг её посетила мысль, показавшаяся ей весьма интересной: а что, если попробовать создать электронный дневник? Доверить этой игрушке всё, о чём не хотелось бы говорить ни с кем? Потом можно будет распечатать всё и стереть. Или просто стереть, не распечатывая.
Говорят, дневник – это тоже хорошая психотерапия. Таня уже прошла пару сеансов у врача-психотерапевта, и её первоначальные предположения подтвердились: лечить душу Исаенко взялась усталая, обременённая кучей собственных проблем дама, находящая, впрочем, в себе скрытые внутренние резервы, чтобы постоянно располагающе улыбаться и давать стандартные советы. О дневнике, правда, она ничего не говорила. Тем решительнее Татьяна взялась
