— Да, но…

— Для шоу не хватает одного участника. Я думала о том, чтобы подослать к ним оперативника, но даже при содействии организаторов обычный человек не сумеет убедительно изобразить экстрасенса.

— А как насчет актера? Он сыграет и Дамблдора, если надо!

— К сожалению, у меня нет знакомых актеров, — вздохнула Лера. — Я могу лишь просить, требовать не имею права, ведь официально дело об убийстве Шарипова пока никак не связано с шоу.

— Валерия, дело не в том, что я не хочу помочь вам найти преступника, я просто… я не могу!

— Но почему? Вам совершенно нечего бояться, кто-то из наших все время будет на площадке, да и продюсеры…

— Дело не в том, что я боюсь.

— Тогда в чем же?

— Это очень трудно объяснить, поэтому даже не стану пытаться. Но вы и так знаете, что мне трудно находиться среди людей, а тем более — в такой толпе, да еще и на протяжении долгих часов съемок! Кроме того, я вовсе не горю желанием светиться на всю страну с экрана телевизора. Валерия, то, о чем вы просите, невозможно — и точка!

Они стояли на огромном балконе квартиры Вагнера, расположенной на шестом этаже элитного дома на Фонтанке. Отсюда открывался потрясающий вид на многие достопримечательности Питера: даже сейчас, когда тяжелые осенние тучи висели так низко, что, казалось, начнут задевать крыши домов, он был замечательным. Несмотря на то что вот-вот грозился хлынуть дождь, ставни были раздвинуты широко, и ничто не мешало обзору. Разговор зашел в тупик, и Лера понимала, что пора ретироваться несолоно хлебавши, но уходить не хотелось. И дело было не только в великолепном виде на Исаакиевский собор: с самого начала общения с Вагнером Лера замечала, что чувствует себя рядом с ним удивительно комфортно, как на берегу моря или в сосновом лесу. Ее нервы странным образом успокаивались, мысли переставали скакать как сумасшедшие и, проблемы, казавшиеся неразрешимыми, вдруг превращались в малозначительные. Тем не менее затягивать визит причин не было, и Лера попрощалась. Однако она не отказалась от своей идеи: еще оставался один выход, и она твердо была намерена им воспользоваться.

Лидия Петровна Линдт проживала в старой пятиэтажке на Лесном проспекте в так называемом Бабуринском жилмассиве, характерном для конца двадцатых — начала тридцатых годов прошлого века. Можно сказать, жилмассивы стали первыми в Ленинграде жилыми комплексами, построенными для рабочих. Конечно, по нынешним меркам в них было многовато минусов, главным из которых было отсутствие собственных ванн и кухонь. Вместо того чтобы готовить дома, жильцам предлагалось пользоваться столовыми или фабриками-кухнями, а мыться — в общественных банях. На Лесном сразу несколько жилмассивов. Это связано с тем, что Выборгская сторона и до революции была промышленной, а после нее, с началом индустриализации, здесь появилось еще больше предприятий. Заводы нуждались в рабочих, которым, само собой, требовалось жилье.

Бабуринский жилмассив состоит из восьми пятиэтажек, половина из которых отличается чуть более интересной, чем обычно, архитектурой — благодаря цилиндрическим выступам на фасадах. Один из домов — тот, в котором как раз и обитала домработница покойного Гагина, — главным фасадом выходил прямо на Лесной проспект.

— Я проработала у Дмитрия Сергеевича почти десять лет, но за все эти годы мало что узнала о роде его деятельности, — говорила Линдт, суетливо разливая чай по чашкам, которым, по прикидкам Шеина, было никак не меньше шестидесяти лет: Антон помнил, что такие же — красные, с большими белыми горохами — бережно хранила его бабушка.

Обстановка в квартире домработницы отличалась простотой и скромностью, от нее веяло некой советской буржуазностью, как охарактеризовал ее про себя оперативник.

— И что, это не казалось вам странным? — поинтересовался Антон, беря с блюда ватрушку, испеченную хозяйкой накануне.

— Странным? Да нет, — пожала она плечами, усаживаясь напротив, и подперла подбородок сухоньким кулачком. — Платил он исправно, обращался со мной уважительно… Господи, я поверить не могу, что его могли убить! Вы уверены, что это убийство?

— Боюсь, что да, — кивнул Шеин.

— Какой кошмар… но кому же это могло понадобиться?!

— Вот как раз это-то мы и пытаемся выяснить. Может, вы сможете кое-что прояснить?

— Я? Да что вы, откуда мне что-то знать! Я приходила дважды в неделю, убирала, готовила обед и уходила.

— К Гагину кто-нибудь приходил?

— Случалось.

— Что за люди?

— Приличные, судя по внешности. Хорошо одетые, вежливые.

— Вы не слышали, о чем они разговаривали?

— Нет. Когда приходили гости, Дмитрий Сергеевич запирался с ними в кабинете. Ни мне, ни Илюше не разрешалось входить туда, пока визитер не уйдет, а подслушивать я не приучена!

— Говорите, посетители не походили на… скажем так, уголовный элемент?

— Да что вы, ни в коем случае! — всплеснула руками домработница. — Очень, очень приличные люди, я вам клянусь! Да и Дмитрий Сергеевич не из тех, кто стал бы водиться со всяким отребьем… Ох, а что же теперь станется с Илюшей? — спохватилась Линдт. — Вы же нашли его, да?

— К сожалению, он пропал.

— Как это — пропал? Илюша никогда не уходит далеко от дома — только до магазина и обратно!

— Он что, все время сидит в четырех стенах?

— Ну почему же сидит — Илюша часто гуляет в скверике перед домом, играет с собачками соседей… Он, знаете ли, очень собак любит, все просил у отца купить корги, но Дмитрий Сергеевич боялся доверить сыну живое существо — вдруг он упустит его, растеряется, да и машины… Где же Илюша?

— Как думаете, Илья мог причинить вред отцу?

— Да ни за что! Илюша — очень милый мальчик… ну то есть технически он, конечно, взрослый мужчина, но после болезни стал как ребенок, понимаете?

— А вы знали его до этого?

— Нет, мы познакомились гораздо позже. Поначалу мне казалось странным, что тридцатипятилетний мужчина ведет себя как подросток, но потом я привыкла и стала относиться к нему именно так — как к ребенку. Илюша никогда