тех пор как прозорливый взгляд воина не отметил повторяющиеся лица, мелькавшие то средь лучников-токсотов, то среди чеканящих шаг скутатов. Подмечал он повторяющиеся черты и средь закованных в сталь катафрактов и даже средь их коней — долгое общение с кочевниками уграми и печенегами приучило и самого князя неплохо разбираться в лошадях.

Пренебрежительная усмешка искривила губы Святослава, когда он понял, что перед ними прогоняются одни и те же части, только что меняющие оружие и доспехи. Греки, пусть даже и союзники, остаются греками и невероятная мощь, сплошным потоком текшая по ипподрому, была, конечно, грозной, но уж точно не неодолимой силой. Святослав покосился на Цимисхия, — дурачили ли самого императора или же он сам разыграл этот спектакль, рассчитанный на недалекую чернь и «простодушных» варваров? Скорей всего, второе — кем-кем, а легковерным простаком Цимисхий уж точно не выглядел. Да и на лицах ромейских полководцев, сидевших в императорской ложе, тоже читалось скучающая усмешка — они тоже все понимали. Что же, князь не собирался никого разубеждать — оно, и к лучшему, если ромеи будут считать его простачком, «лесным медведем», неспособным раскусить столь незамысловатый обман.

Святослав посмотрел на Цимисхия и тот, перехватив взгляд князя, блеснул белыми зубами, широким жестом обводя идущее по кругу войско.

— Что скажешь, катархонт?! — сказал он, — со всеми ними — дойдем до Иерусалима?!

— Да хоть и до земли Индейской, — усмехнулся Святослав в густые усы, хоть и очень смутно представлял себе, где находится это самое «Индейское царство». Он вновь перевел взгляд на ромейских воинов и внезапно задержался взглядом на командире очередной банды* трапезитов, что как раз приближалась к ложе. Саму банду Святоослав видел уже в третий раз, но вот командир, как ему показалось, был другим — или просто раньше ему не бросался в глаза их предводитель? Сейчас в его лице читалось нечто надрывное, чуть ли не безумное, мелькавшее в лихорадочно поблескивающих глазах. Святослава же этот комит вовсе не замечал — его горящий ненавистью взгляд был прикован к снисходительно усмехающемуся Цимисхию. Тот же, купаясь в лучах собственной славы, вскинул руку, небрежно помахав своим воинам.

— Хайре Басилевс!!! — послышался в ответ многоголосый рев, когда все воины, — конные и пешие, — в едином порыве вскинули вверх копья и мечи, приветствуя своего императора. Также поступил и командир банды трапезитов — и в руке его блеснул на солнце наконечник дротика.

— Умри, предатель!!! — заорал он, что есть силы метнув дротик в императора. Все произошло так быстро, что никто не успел бы отреагировать — никто, кроме Святослава, не сводившего глаз с подозрительного комита. Сорвав с пояса меч, — вопреки всем ромейским законам, русский князь настоял на то, чтобы пройти в Город с оружием, — Святослав метнулся вперед, отбивая смертоносный снаряд перед самым носом ошарашенного Цимисхия. Бросил взгляд на ипподром — неудачливого убийцу уже буквально рубили на куски собственные подчиненные. Князь досадливо поморщился — теперь уже его ни о чем не спросишь, а следовало бы.

— Кажется, ты спас мне жизнь, росс, — Иоанн повернул к Святославу побледневшее лицо.

— Кажется, твои враги куда ближе, чем ты думаешь, грек, — отрезал Святослав отворачиваясь от заходящихся криком трибун. Что тут скажешь — греки есть греки.

* Одна из военных, а также административно-территориальных единиц в Византийской империи.

Узел затягивается

Душераздирающий крик ударил в уши с такой силой, что даже император, навидавшийся всякого на поле боя , брезгливо отодвинулся. Раскаленное железо с шипением погрузилось в человеческую плоть, омерзительно запахло горелым мясом, когда растянутое на дыбе изуродованное, окровавленное тело, с вывернутыми суставами, порванной кожей и отрезанными гениталиями, наконец, забилось в предсмертной агонии. Что-то с хрустом порвалось внутри истязаемого и поток крови хлынул из распахнутого рта, чуть не залив отскочившего в сторону одетого в кожаный передник коренастого мужика с рябой рожей и бритым наголо шишковатым черепом.

— Этот тоже готов, ваше Величество, — палач повернулся к басилевсу.

— И тоже ничего не знает, — брезгливо поморщился Цимисхий, — может, тот комит и вправду действовал в одиночку?

Паракимомен Василий Лакапин, стоявший рядом сокрушенно