— Она мне не мать!- буркнул Ярополк, бросив неприязненный взгляд на сидевшую рядом со Святославом княгиню-вещунью.

— Поговори мне еще!- погрозился Святослав, — так что, ты уже крестился?

— Ничего я не крестился, — выпалил Ярополк, — и не собирался даже. Это просто...память о бабушке осталась.

— Память это хорошо, — кивнул, остывая Святослав, — но Ольга, тебе бабка, а мне мать, оставила память и получше, чем эта безделица. И наследство это — вся держава предков наших, от моря Варяжского до моря Русского. Я ту державу огнем и мечом расширял от Волги до Дуная, покорял хазар и болгар, ясов и касогов, а тебе, когда мне срок придет той державой править и расширять ее дальше. И негоже, когда мой наследник, вместо того, чтобы чтить Богов, с именем которых поднялся Соколиный Род, носит знак ромейского Христа. Я уже потерял брата из-за него, но не позволю ему отнять еще одного сына.

— Я чту Богов не меньше тебя! — запальчиво воскликнул Ярополк.

— Вот и проверим, — сухо сказал Святослав, — перед новым походом я устрою великий праздник и великую требу Перуну — и ты принесешь ее вместе со мной. А твоя жена, вместе с моей, будет петь славу Богине Прядущей Судьбы.

— Юлия...Предслава не станет.

— Станет, никуда не денется, — нахмурил брови Святослав, — или думаешь, только грекам да немцам можно наших людей в свою веру переманивать? Твоя бабка, а мне мать, Ольга, прежде чем крест на себя наложить и Еленой наречься, служила Фрейе, богине варяжских пращуров наших: иные говорят, что с Ее помощью она и древлянам за смерть отца отомстила и много чего еще ворожила. Ольга от наших Богов отреклась, а мы Им новую дщерь приведем — так за матушкино отступничество с Ними и рассчитаемся. А теперь ступай, поучи жену, какой должна быть княжна Киевская. И вы ступайте тоже, — добавил он, обратившись к дружинникам.

Ярополк ярко вспыхнул от стыда, но промолчал: коротко поклонился отцу и вышел из гридни. Следом за ним потянулись и воины Святослава. Как только за последним дружинником закрылась дверь, князь устало откинулся на спинку престола, по его лбу пролегли глубокие морщины. Предслава вновь коснулась его руки и на этот раз Святослав не стал отстраняться от жены.

— Ты слишком строг к нему, — тихо сказала княгиня, — Ярополк еще молод.

— Он взрослый муж, — раздраженно бросил Святослав, — я в его годы уже вел воев на битву, а он в свои уже княжил в Киеве. И негоже, если бывшая греческая монахиня, будет ему указывать как себя вести и каким Богам молиться.

— Сама ли она ему указывает? — вкрадчиво сказала Предслава, — или тоже говорит с чужого голоса? Мало ли в Киеве христиан?

— А ведь ты права, жена, — встрепенулся князь, — я и сам об этом немало думал. Эй, кто там есть? Вызвать сюда Ворона, княжьего доглядчика.

— Незачем звать кого, князь, — послышался негромкий голос, — я всегда рядом.

Словно черная тень пролегла через гридню, когда рядом с Престолом, словно из неоткуда, возник человек, облаченный в черное же корзно, расписанное серебряной вышивкой. Серебряный ворон был вышит у него на спине, ожерелье из вороньих клювов, также окованных серебром, охватывало крепкую шею. Блеклые серые глаза на узком лице и светлые волосы, выбивавшиеся из-под короткой черной шапки выдавали варяжское происхождение Ворона, или Краке, как его звали на далекой, давно покинутой, родине.

— Разведаешь, кто из христиан вхож к жене моего сына, — отрывисто бросил Святослав,