Шрифт:
Закладка:
— Два дня, говоришь, — процедил старший инспектор Управления уголовного розыска и, не давая мне шанса уйти на попятную, развернулся корпусом к хозяину кабинета. — Павел Владимирович, мы у вас его заберем?
— Вечером только верните, — губы полковника едва тронула усмешка.
Вот мне и пришлось идти в крыло уголовного розыска, что называется, обе стороны просчитались — не рассчитали эффект от своих действий.
— Изучай! — бросил на выделенный для меня стол папки с материалами старший инспектор по фамилии Копытов. Его полное имя было указано на металлической табличке, приколоченной к двери кабинета.
Кабинет оперов походил на тот, из которого я только что сюда пришел: те же высокие потолки с лепниной, широкое окно, по зимнему времени запечатанное с помощью ваты и бумаги, три рабочих стола и столько же шкафов-сейфов. Но в отличие от кабинета Лукашова, этот был сильно прокурен.
— Форточку хотя бы откройте, — недовольно проворчал я,
— А он не охренел? — вскинулся Саблин, который просто инспектор, его фамилию я тоже на двери прочитал.
— Серега, открой форточку, — не дал разгореться конфликту Копытов.
— Слишком он наглый, — в свою очередь проворчал просто инспектор, но форточку открыл и тут же демонстративно закурил, все-таки сильно я его взбесил.
Я тоже был на себя зол, как дебил повелся на подначки этих двух мудаков, решивших продемонстрировать мне свое превосходство. Как итог, оказался в непростой ситуации. Ловить маньяков после Сливко, когда меня самого чуть не посадили, совершенно не хотелось.
Это была серия разбойных нападений и убийств, совершенных в Москве и Московской области с 1974 года. Всего эпизодов в материалах оказалось девять. Жертвы — преимущественно женщины, причем разных возрастов. Три из семи потерпевших остались живы. Также жертвой серийника считали одного молодого человека, он тоже выжил, смог отбиться. Был ещё один труп мужчины, рецидивиста, он проходил особняком, так как по версии следствия серийный убийца пытался выдать его за себя.
Такие разные жертвы, по полу и возрасту для маньяков нетипичны. Нетипичным было и изменение цветовых пристрастий преступника — первые жертвы женского пола носили вещи красного цвета.
Но общие признаки все же имелись. Во-первых, орудие преступления, всегда фигурировал нож, также был схож характер нанесенных ран, преступник бил своих жертв в лицо и грудь. Во-вторых, он всегда их грабил: забирал украшения, вещи из сумочек и карманов, не оставлял даже мелочь и еду. Кроме того, выжившие жертвы дали одинаковое описание преступника: высокий мужчина, возрастом до двадцати пяти лет, темные волосы, бакенбарды, модная одежда и добрые глаза.
Именно эти сходные признаки и стали основанием для объединения разрозненных эпизодов в серию, чему я был немного удивлен. Столкнувшись со Сливко и зная о других советских маньяках, орудующих не то что годы, а десятилетия, казалось, что предки вообще не шарят в сериях.
Было еще кое-что странное в этом деле. Обычно советская власть информацию о серийных убийцах от общественности утаивала, а тут сам министр МВД с телеэкранов объявил, что в Москве орудует убийца и попросил местных жителей быть бдительными. Было это еще в 1974 году, после чего преступления резко прекратились, и целых два года об убийце с добрыми глазами никто не слышал.
Все изменилось в октябре прошлого года. В Москве за два дня тем же способом были совершены четыре нападения на женщин. Две из них остались живы и дали описание преступника — высокий мужчина, возрастом до двадцати пяти лет, темные волосы, бакенбарды, модная одежда и добрые глаза.
Дело по убийствам 1974 года достали из архива и возобновили по нему производство. Начальник МУРа лишился своей должности, а оперативное сопровождение следственных действий передали сотрудникам уголовного розыска ГУВД Мособлисполкома и министерства внутренних дел.
Я поднял глаза от материалов, которые были наработаны уголовным розыском за два года и посмотрел на оперов. Те занимались своими делами и, казалось, забыли обо мне.
Оба инспектора сразу почувствовали мой недобрый взгляд.
— Закончил? — без особого интереса спросил Копытов.
С маньяком-то я закончил. По крайней мере, кто он — это я уже знал. На лекциях об Евсееве нам подробно рассказывали, он, действительно, был нетипичным серийником. В предоставленных мне материалах, к слову, были указаны не все его жертвы, да и трупы он судя по всему пока еще не насиловал, но ведь в той истории, которую я знаю, его поймали позже 1977 года, то есть все свои преступления он пока совершить не успел.
Зато я не знал, что мне со всем этим делать. Передо мной во всей ее пугающей красе встала дилемма: послать министерских лесом и опозоренным вернуться в свой Отдел или помочь с поимкой маньяка и предотвратить пока еще несовершенные преступления, но при этом сильнее заинтересовать Мурашова и его руководителя Щелокова, и, возможно, не вернуться в Энск, что будет равняться крушению всех моих планов.
Склонялся я в пользу позора. Его было легче пережить, чем остаться в Союзе.
С того времени, как узнал о командировке, я все пытался понять, зачем меня вызвали в Москву и получалось, что на смотрины. В пользу этой версии говорило то, что никаких конкретных указаний я от Мурашова не получил. Судя по всему, тестировать меня должен был Лукашов, дать какое-нибудь дело и посмотреть, как я буду по нему работать. Вот только полковник не успел, слишком долго присматривался или наблюдал за моей реакцией на полный игнор, аж до обеда, и его опередили опера. Лукашов быстро все переиграл, решив, что протестировать меня можно и на неуловимом серийном убийце, которого я, разумеется, не найду. И в пятницу он отчитается обо мне перед Мурашовым, с сожалением скажет, что я профнепрегоден и попросит вернуть меня на малую родину. И тот согласится. Зачем ему провинциальный старлей без всякого потенциала? Выкинет и забудет.
Значит, все-таки надо посылать москвичей. Вернусь в Энск, и фигня, что не победителем, до апреля как-нибудь насмешки коллег перетерплю. И не придется придумывать правдоподобную историю о том, как я понял, кто преступник за неполных два часа. Да, еще о случае со Сливко не надо забывать. Так
