Мужчина сфокусировал на мне свой взгляд и сказал:

— Помоги мне! Умираю! Найди в сумке телефон, надо поговорить с отцом Владимиром, напоследок, исповедоваться.

Я открыл его холщовую сумку и нашёл там аж две банки кокаина Библии. В этот момент мне захотелось сказать мужчине, чтобы он не переживал, поскольку меня к нему направил Аллах (тем более, что это и на самом деле вполне могло быть так), но я сдержался и не стал хохмить, понимая, что ситуация сейчас не самая подходящая, уж точно не стендап. Так-то его хоть вера держит…

Телефон был мною найден, обычный, кнопочный:

— Таак, “Отец Владимир”, — вызов, но “Абонент не Абонент” — долгие гудки.

Видать, на службе этот Владимир.

И тогда я решил:

— Не. Нифига! Ты у меня так просто не умрёшь! По крайней мере не здесь и не сейчас, — после чего перестал звонить.

Мужчину, кстати, звали Николаем.

— С давлением что? Гипертония, как вижу? Тонометр есть? — спросил его я.

— Да! В сумке.

И там действительно нашёлся аналоговый измеритель со стрелкой и циферблатом, и фонендоскоп. А шумно, блин! Придётся чисто по дрожанию ориентироваться. Ну что же это такое?! Всё как всегда… И тут Аллах послал мне на помощь мужчину, по уверенным действиям которого чувствовалось, что это врач с практикой, но он сейчас в ДЗМ занимается какой-то бюрократической фигнёй, например, печатью листовок про КОВИД, выпуском газеты «Московская медицина» или закупками.

Он присел, приладил Коле на руку механический тонометр, и вскоре сообщил:

— 160 на 95.

— Это хорошо, — отметил я. — Высокое. Не инфаркт. И не инсульт. Вроде бы.

Лежащий на полу Николай закатил глаза и начал тихое путешествие в мир иной, что меня разозлило:

— Не отпущу! — подумал я, после чего начал бить, буквально мутузить этого Николая кулаками по бокам. Ощутив эти удары, он вынырнул из тёмных вод Коцита, набрал в лёгкие воздух, открыл глаза и озадаченно уставился на меня, искренне не понимая где он вообще находится и зачем я позвал его обратно.

— Я тебя бью! — сказал ему я. — Отвечай мне, дерись со мной! — после чего снова заколотил по мягким, жирным бокам.

Посланный мне на помощь врач стоял рядом и смотрел на меня в-О-О-т такими глазами! Он был явно не знаком с полевой “русской” реанимацией. Его этому не учили в Академии.

Поясню: на самом деле в критической ситуации вместо введения лекарства от той же аллергии, которого просто нет под рукой, можно прям там в ресторане на открытой веранде воткнуть умирающему вилку в глаз ногу.

Например, при отёке Квинке, который на рыбу бывает. И это работает. Реально. Проверено. Хоть и выглядит странно.

Я продолжал дубасить Николая, провоцируя выделение адреналина из надпочечников, зная, что как только это произойдёт и будет выброс в кровь, то у него появятся силы отвечать мне, и тогда уже он не умрёт так легко и просто, тихо сам.

Тут Николай начал хохотать!

Он воспринимал мои тумаки как щекотку по рёбрам. Даже приподнялся чуток. Смеётся. Радуется. Хохочет. Очень энергично. Не думая уже засыпать.

Видя реакцию Николая, тот врач посмотрел на меня уже с одобрением, как на анестезиолога-реаниматолога, который выкрутился из безвыходной ситуации и оживил умершего. Было понятно, что он тут в общем-то уже и не нужен. Состояние стабилизировалось. Пока я занимался вытаскиванием Николая с того света, этот врач вызвал «Скорую», а потом помахал мне рукой и уехал. Остались мы с Николаем плюс рядом два глазеющих на нас охранника.

— Предлагаю принять нитроглицерин, под язык, он у меня есть, вода есть, — сказал я Николаю.

— НЕЕТ! ТОЛЬКО НЕ НИТРОГЛИЦЕРИН! У меня уже был один инфаркт. После нитрашки будет второй, я его не переживу, — ответил Николай.

— Что же делать?

— Там есть КОРВАЛОЛ, его.

Я дал Николаю бутылочку с водой, флакончик КОРВАЛОЛА, он накапал прямо в рот и запил водой. И похорошел.

Тут подошли худющая девушка, врач со «Скорой», ростом метр пятьдесят пять с тапками, и молодой человек, её коллега, со складными тряпичными носилками, который сказал, что машина наверху, надо донести до неё нашего пострадавшего.

Я подошёл к охранникам и попросил их помочь нам перенести больного в машину.

— О нет… Мы ведь охрана, а не врачи! — ответили они.

Тогда я встал между ними, как Воланд, склонил голову и тихо, по-заговорщически произнёс:

— Надо сделать так, чтобы он умер не у вас на станции, а в машине «Скорой помощи». Понимаете? Чтобы вам статистику не портить.

Охранники подняли головы, переглянулись и согласились, что я так-то дело говорю. Ну а дальше мы вчетвером дотащили этого Николая (тяжёлый, сукка!) до второго эскалатора, прямо с разбегу положили его головой вперёд на ленту, и поехали вверх. Николаю было ужасно неудобно! Тем более, что тот врач со “скорой” периодически доставал “фыркалку” с нашатырным спиртом*, и брызгал ею под нос Николая, который стонал и ворочался, ступеньки эскалатора больно давили ему в спину. Умирать в такой позе было крайне неприятно.

* Кстати: в Израиле нашатырный спирт запрещён. (Прим. Автора).

Интересно, что по соседнему эскалатору ехали люди и они равнодушно смотрели на нас, никто не снимал нас на смартфон и не спешил помогать.

…После того как мы засунули Николая в машину «Скорой помощи», предоставив его врачам, я захлопнул задние двери и сказал охранникам:

— Поздравляю! Как минимум мы с вами не допустили трупа на станции. Не забудьте сказать про это начальству.

Охранники пожали мне руку, поблагодарили и закурили. Ведь я помог им спрятать труп. Хотя на самом деле это они помогли мне и тому Николаю.

(В этом месте пускаем песенку на мотив «ДжЫнгл Бэнц»:

«Лучший друг, лучший друг, самый лучший друг

Друг поможет спрятать труп, в общем, если вдруг

Лучший друг, лучший друг, самый лучший друг

Он поможет спрятать труп, в общем, если вдруг»)

Вечером того же дня Николай позвонил мне и поблагодарил, сказав, что утром он основательно перетрусил и чуть было не умер с перепугу, а через некоторое время даже прозвал к себе на День Рождения.

Как выяснилось, он тогда ехал с Войковской то ли в Выхино, то ли в Косино (правда, довольно странным путём), по пути налил водочки за воротник, и чуть было не умер от страха, увидев в вагоне напротив …чертей.

Люди, кстати, довольно нежные существа. Простреленный навылет, смертельно раненный кабан может ещё 4 часа бегать по лесу, в то время как человечки иногда умирают даже без травм и повреждения внутренних органов просто потому,