Время: 11 часов 12 минут. Поезд «Амтрак Асела» № 2158, следующий из Вашингтона в Бостон.

Сегодня я сижу в «тихом вагоне». С другими пассажирами «тихого» мы переглядываемся доброжелательно и, конечно же, молча. Мы — соратники в негласной войне, солдаты в траншее нашего личного Дюнкерка, под вражеским огнем. Положение наше не из лучших, но мы держим рубежи. «Тихий вагон» — воплощение всего цивилизованного, что есть в цивилизации, оплот противостояния варварской какофонии за его пределами.

Едва ли за нами уверенная победа, судя по робким попыткам кондуктора упрекнуть непокорных пассажиров, нарушающих заявленную «Амтраком» «библиотечную атмосферу». В сердце своем мы, Тихие Люди, уже знаем, что битва проиграна. Кроме того, источник здешней тишины находится вовне. В головах у нас децибелы превышают все допустимые уровни. Вот она, жизнь в тихом отчаянии. Мы молчим лишь снаружи.

Но все это уже неважно — теперь, когда у меня с собой есть небольшая библиотека, а также блокнот и ручка, надежные в своей аналоговости. Тут внезапно поезд кренится вбок, и моя ручка — воплощение японского совершенства из нержавеющей стали, идеальный союз эстетики и эргономики — выскальзывает из пальцев.

Ищу ее под сиденьем, вокруг, на самом сиденье. Встав на четвереньки, пытаюсь проникнуть в механизм наклона спинки — на удивление сложный. Эти манипуляции привлекают взгляды нескольких попутчиков, но упреков не слышно: я сделал все, чтобы действовать не превышая рекомендованного уровня громкости.

Ручки нет. Как ни странно, мне все равно. Ритмичное движение поезда, напоминающее скорее не о кресле-качалке, а о ржавых качелях, успокаивает мой разум, пока за окном проносятся пейзажи. По поздневесеннему небу разбросаны пушистые белые облака. Вот широкая река Саскуэханна. Дивные приморские городки Коннектикута и Род-Айленда. Я вижу все это, или, по крайней мере, мне так кажется. Если достаточно долго читать книги по философии — перестаешь быть в чем-либо уверен.

* * *

Можно родиться Генри Торо, можно стать им. Обычно же он снисходит на человека.

Я воспринял слово Генри Дэвида Торо против своей воли, в девятом классе. Я не стал его последователем и не стремился к этому. Я уже говорил, что не причисляю себя к любителям природы. Моя жизнь далеко не образец простоты. И хотя я склонен к анахоретству, но все-таки предпочитаю уединяться от мира в номере отеля, а не в крошечной хижине даже без удобств или приличного вайфая. «Уолдена» я быстренько сослал в Сибирь моего мозга, где его уже поджидали «Моби Дик», «Братья Карамазовы» и интегральное исчисление.

За несколько недель до поездки в Конкорд мне попалась статья[49] о Торо в The New Yorker. Называлась она «Тина болотная» и, как вы догадываетесь, едва ли могла поднять конкордского затворника в моих глазах. Автор статьи Кэтрин Шульц начинает с описания Торо как черствого сумасброда-мизантропа, а потом и вовсе перестает церемониться.

Но вот мой пригородный поезд прибывает на станцию Конкорд — как бывало и во времена Торо[50], — и я решаю быть непредвзятым. Если меня чему и научили мои философские изыскания, так это тому, что первое впечатление часто оказывается неверным. Всегда следует сомневаться. Сомнение — тот транспорт, что везет нас от одного убеждения к другому. Медленно, со всеми остановками.

Я прибыл в Конкорд, имея план, согласно которому эту главу я назову «Жить в одиночестве, как Торо» или «Жить просто, как Торо», а может быть, приняв во внимание намеки на его лицемерие, которых полно в «Тине болотной», — «Как делать вид, будто живешь просто и в одиночестве, иногда бегая к маме за печеньками, как Торо». Его опыт жизни в изоляции не подразумевал особой уж изоляции.

Я вхожу в Публичную библиотеку Конкорда. Ее не назовешь обычной библиотекой провинциального городка. Ну да еще бы. Ведь и Конкорд — не обычный провинциальный городок. Романист Генри Джеймс называл его «самым крупным маленьким городком Америки»[51]; это место сыграло ключевую роль в Войне за независимость США — первый выстрел, который услышали во всем мире[52], прозвучал именно здесь, — а затем и в развитии движения трансцендентализма, к которому принадлежал в том числе и Генри Дэвид Торо.

Он родился в Конкорде и прожил здесь всю жизнь, за исключением времени учебы в Гарварде, а также краткого (и несчастливого) пребывания в Нью-Йорке. Торо любил Конкорд. Друзья звали его в Париж, но он отказался. Даже отправляясь в поездки — в Мэн, в Канаду, — он брал Конкорд с собой: «Я несу землю Конкорда на башмаках и на шляпе — и не состою ли я сам из конкордской пыли?»

Как и в любой хорошей библиотеке, в конкордской много уютных уголков, где можно почитать. Я вхожу в так называемое Прибежище трансценденталиста. Молча взирают на меня мраморные статуи основателей этого движения. Эмерсон, Олкотт — и, конечно, Торо. Бюст изображает его в зрелом возрасте, с бородой, похожего на сову. Лицо у него доброе. Или это маска, слой тины, скрывающей глубины пруда?

Здесь представлены любимые книги Торо, и по ним можно кое-что понять. Подобно Марку, Торо также постоянно изыскивал крупицы мудрости. «Мне совершенно не важно, откуда я беру идеи и чем они навеяны», — писал он. Торо читал древних греков и римлян, но уважал и более экзотические источники — «Беседы и суждения» Конфуция, Бхагавадгиту. Будучи непревзойденным собирателем диковинок, он одним из первых западных философов добрался до индийских и китайских источников. Хорошая философия, словно хорошая лампочка, ярко освещает комнату. Где и как давно сделана эта лампочка, сколько она стоила, сколько в ней ватт, какие научные достижения позволили ее изготовить — все это неважно, пока она может освещать вашу комнату.