– Почему я должна менять его?

Он вытащил окурок сигары и уселся на край своего стола, скрестив руки на груди.

– Вероятно, мысль стать криминальным репортером кажется вам захватывающей, но я считаю своим долгом предупредить, что это может оказаться совсем не тем, на что вы рассчитывали. И, возможно, это не та профессия, которая прекрасно подходит таким юным леди, как вы.

– Мистер Фергюсон, – медленно произнесла она, – я не сомневаюсь, что у вас добрые намерения. И под «такими юными леди, как вы», я полагаю, вы имеете в виду мое привилегированное происхождение и довольно безмятежную жизнь.

– Ну, вы же…

– Это правда, что за двадцать два года жизни я испытывала мало трудностей. Но я воочию убедилась в ошеломляющем неравенстве в Нью-Йорке – как и любой, кто потрудился открыть глаза и увидеть, на что на самом деле похожа жизнь в этом городе. Будучи дочерью судьи, я выросла с убеждением, что необходимо противостоять несправедливости. Если я могу внести хотя бы малую лепту в то, чтобы сделать город более безопасным местом для притесненных, то я считаю это своим долгом.

– Я понимаю вашу точку зрения, и я ожидал такого ответа. Но я счел своим долгом предупредить вас.

– Теперь, когда вы выполнили свой долг, можем мы продолжить?

– Хорошо. Вы можете начать писать свою историю. Обязательно укажите собственную роль в этом деле – читателям будет интересен рассказ от первого лица.

– Как я…

– Просто расскажите им, что произошло. Постарайтесь заставить их почувствовать, что они находились в тот момент с вами, – он достал из жилета карманные часы. – А теперь я должен зайти к А Кену, пока он не закрылся на обед.

А Кен был китайцем, который держал пользующийся большой популярностью табачный магазин на Парк-Роу. Элизабет много раз проходила мимо этого заведения, и у мистера Кена всегда были клиенты, отчасти из-за его большого и разнообразного инвентаря. Но его жизнерадостный характер и неизменное хорошее настроение тоже сыграли свою роль. Многие китайские иммигранты относились к белым жителям Нью-Йорка с вполне обоснованным подозрением, но дружелюбные манеры А Кена и остроумные замечания сделали его кем-то вроде знаменитости как для местных жителей, так и для туристов.

Без дальнейших комментариев Фергюсон выбежал из офиса. Элизабет вернулась к своему столу, держа в руке карандаш и лист чистой белой бумаги. Группа репортеров безучастно уставились на нее. За окном дождь перешел в мелкую морось, но ветер все еще хлестал лодки на Ист-Ривер. Она смотрела, как изящно спроектированная шхуна прокладывает себе путь на юг, направляясь в Нью-Йоркскую гавань, ветер сильно бил в ее паруса. Бруклинский паром, пыхтя, направлялся на восток, темные клубы дыма поднимались над его длинной черной трубой, напоминающие угли на фоне серого неба. Она подумала об Уолте Уитмене[24] и о множестве душ на борту этого судна – о своих соотечественниках и согражданах.

От мысли о том, что она несет ответственность за этот заголовок на первой полосе, у нее закружилась голова. Она остро ощущала тиканье искусно вырезанных настенных часов с римскими цифрами прямо над своим столом. Тик-так, тик-так. Она чувствовала, как ускользают минуты, а вместе с ними и ее шанс на то, чего она хотела больше всего на свете. Она опустила взгляд на чистый лист бумаги. «Постарайтесь заставить их почувствовать, что они находились в тот момент с вами». Она глубоко вздохнула и склонилась над своим столом.

Мумия за музеем

Если бы не любопытство маленького пятнистого терьера, тело женщины в Центральном парке могло бы подвергнуться дополнительному унижению – промокнуть под ливнем. Как бы то ни было, кто-то счел нужным завернуть ее в белую ткань, прежде чем опустить в большую яму, вырытую для египетского обелиска, известного как Игла Клеопатры. Кто виновен в ее безвременной кончине – это еще предстоит определить, тем не менее отвратительное обращение с ее телом не оставляет сомнений в том, что в нашем городе на свободе разгуливает монстр. Возможно, для него это некое шоу, и если это правда так, то оно ужасно извращенное.

Она отдавала себе отчет в том, что ее статья написана чересчур кардинально, но также знала, что выделение мрачных элементов истории поспособствует хорошей продаже газеты. Полчаса спустя, когда Кеннет Фергюсон вернулся, она все еще яростно строчила.

Шагнув к ней, он оперся одной рукой о ее стол и торжествующе улыбнулся.

– Мне потребовалось немало времени, чтобы убедить мистера Беннетта. Но когда он узнал, что вы обнаружили тело… что ж, он достаточно хороший репортер, чтобы понять, стоящий ли материал.

То, что он мог говорить об их начальнике с такой снисходительностью, говорило о его высочайшей уверенности в себе. Она еще не встречала мужчину с таким непоколебимым самомнением.

– Итак, – начал он, – что вы написали?

– Я еще не закончила, сэр.

– Давайте посмотрим, что у вас есть на данный момент.

– Но…

– Вы уже написали статью на целый лист?

– Да.

– Позвольте посмотреть, нам нельзя терять ни минуты.

Она протянула ему то, что написала. Тонкие волоски на затылке покрылись испариной, пока она смотрела, как он читает, по-прежнему держа в зубах окурок сигары. Элизабет стало интересно, использует ли он один и тот же изо дня в день, храня его в коробке на своем столе.

– Хм, очень даже хорошо, – сказал он спустя, как казалось, вечность, хотя на деле прошло всего несколько минут. – Вы не лишены таланта, мисс ван ден Брук. О, полагаю, мистер Беннетт знаком с вашим отцом?

– Да, сэр, знаком.

– Держу пари, это только поспособствовало вашей работе. Что ж, тогда, – сказал он, щелкнув пальцами, – вам пора идти.

– Прошу прощения, сэр? Куда идти?

– Разузнать оставшуюся часть истории. Кто жертва, есть ли подозреваемые и так далее. Тот сержант О’Грейди – он же вас теперь знает?

– Детектив-сержант О’Грейди, и да, сэр, знает.

– Скажите ему, что наши читатели заслуживают того, чтобы знать, на свободе ли этот сумасшедший. И что это вопрос общественной безопасности – и так далее, и тому подобное.

– А если ему все равно?

– Примените свои уловки. Используйте свое женское обаяние. Ни один мужчина не остается равнодушным к мольбам красивой женщины – по крайней мере, ненадолго.

Он сказал это таким сухим, безличным тоном, что Элизабет не почувствовала, будто у него были на нее какие-то виды. Это было лишь объективное оценивание. Несмотря на его острый ум и импульсивность, в Кеннете Фергюсоне было что-то безжизненное. Он был похож на охотничью собаку,