У нас в Любгороде тоже открыли похожий музей, и среди экспонатов там было несколько пожелтевших снимков деревенского фотографа Архипа Тюлькина. Их случайно обнаружили в районном ДК почти полностью сгнившими и рассыпавшимися… А основное собрание, как впоследствии выяснилось, погибло в развалинах дятьковской избы-читальни. Той самой, o которой мы только что говорили столь буднично. А я-то ведь и не сразу об этом вспомнил! Но главное, что все-таки сознание Женьки Кротова из двадцать первого века вовремя выдало эту информацию.

Обо всем этом, разумеется, скрыв источник своих знаний, я рассказал Поликарпову, пока мы мчались на неприметной кагэбэшной «шестерке» в сторону разрушенной деревни Дятьково.

— Это же достояние нашей малой истории! — не переставал восклицать Сеславинский. — Евгений Семенович, как хорошо, что вы тоже знали o Тюлькине! И хорошо, что вспомнили!

— Неужели он настолько ценен, этот ваш Тюлькин? — спросил чекист. — Что такого в этих старых фотографиях?

— Пройдет время, Евсей Анварович, — сказал я, — и за этими кадрами будут охотиться, чтобы восстановить память o нашем прошлом. А мы сейчас c вами эту память спасаем.

Машина затормозила возле разрушенного деревенского дома, присыпанного ярко-белым снегом.

Глава 8

Номер сдавали в бешеном темпе. И это c учетом того, что у нас почти все было готово еще вчера! Однако меня словно накрыло самоедством — я без конца лакировал тексты, чтобы не ударить в грязь лицом, и c той же целью несколько раз менял фотографии. Замучил и корректуру, и верстку, но в итоге сдал почти идеальную газету. Почти — потому что нет предела совершенству.

Параллельно c этим я бегал к нашим фотографам — Андрею и Лене — проверял качество проявки почти рассыпающейся пленки. Вчера нам c Сеславинским и Поликарповым удалось спасти остатки архива Тюлькина, и парни весь день занимались тем, что бережно тиражировали старинные фотокарточки. Увы, некоторые кадры безвозвратно погибли. Слишком долго архив пролежал под снегом.

И все равно — то, что удалось проявить, пусть и c огрехами, было настоящим сокровищем. На нас смотрели дятьковские крестьяне, позирующие для деревенского фотографа. Надевшие, как водится, все лучшее, словно на праздник. Были у Тюлькина и пейзажи, которые уже давно канули в Лету, подобно разрушенной деревне. Но в основном он снимал людей. Свадьбы, семейные праздники, деревенскую жизнь… В какой-то момент меня осенило.

Я собрал внеочередную, даже можно сказать экстренную планерку, причем не у себя в кабинете, a в ленинской комнате. Метранпаж Правдин пока еще терпеливо ждал моей отмашки для запуска газеты в печать, но я знал, что его скоро ожидает еще одно изменение. Небольшое, но очень важное.

— Коллеги, — обратился я к журналистам. — Наша c вами редакция запускает особый проект…

— Евгений Семенович, когда вы все это успеваете придумывать? — захлопала ресницами Люда, тут же ойкнув и извинившись за то, что перебила меня.

— Когда любишь свое дело, на него всегда есть время, — улыбнулся я, взволнованно перебирая в руках распечатанные фотокарточки. — Для начала поднимите руки, кто слышал o фотографе Тюлькине.

Я, конечно, не ожидал единодушия, но результат меня, откровенно говоря, расстроил. Руки подняли только старики — Шикин, Горина и Метелина. Даже мой друг Бульбаш, к сожалению, не знал o талантливом самородке из уничтоженной деревни Дятьково.

Впрочем, теперь я зато понимаю, почему в будущем этого человека почти забудут, и лишь в начале две тысячи двадцатых запоздало начнут собирать по крупицам уцелевший архив. А сколько ведь таких Тюлькиных жило и творило в первой половине гремучего двадцатого века! Их снимки будут массово лежать на помойках вместе co старыми семейными альбомами людей, не помнящих своего родства и не ценящих прошлое. А многое просто сгниет и рассыпется пылью в заброшенных деревенских домах. Корни подобного отношения растут отсюда, из противоречивой истории нашей страны… Страны, как сказано в грустной шутке, c непредсказуемым прошлым. После семнадцатого мы боролись c пережитками царской власти, и старая Россия c хрустом французской булки превратилась в Атлантиду. А очень скоро в такой же затерянный континент превратится и Советский Союз. Если, конечно, сидеть сложа руки и ничего не делать!

— Посмотрите на эти снимки, коллеги, — я передал несколько фотографий в аудиторию, и портреты людей прошлого пошли по рукам.

— Ого, это же мой прадедушка! — неожиданно воскликнул Никита Добрынин и тут же запнулся, c осторожностью взглянув на меня.

А я понял, что произошло, и примерно догадывался, какой ураган бушует сейчас в душе парня. Кирилл Голянтов, он же Амвросий, репрессированный любгородский священник, предок андроповского комсомольца. Именно он, как выяснилось, смотрел c одного из снимков.

— Отлично, — кивнул я. — Лучшей иллюстрации моим словам и не придумаешь. На этих кадрах, как вы понимаете, чьи-то родители, бабушки c дедушками. И наш новый проект поможет найти своих родственников. А возможно, и получше узнать историю своей семьи.

— По старым фотографиям? — удивилась Катя.

— Именно, — улыбнулся я. — Здесь, в ленинской комнате, мы откроем выставку, куда можно будет прийти любому желающему. Печатать снимки в газете было бы слишком сложно и затратно, a тут у нас огромное помещение…

— Но в газете ведь можно не сразу все публиковать, — возразил Аркадий Былинкин. — Например, в каждом номере по одному портрету…

— Все равно долго и неудобно, — я покачал головой. — Да и без каких-либо вводных это не так интересно… Как доска объявлений получится. А вот если к снимку будет прилагаться история, то это уже совсем другое дело. Понимаете, o чем я?

— Люди будут искать своих предков, узнавать их на фотографиях и рассказывать какие-нибудь семейные предания? — первой догадалась Соня Кантор.

— Именно, София Адамовна, — подтвердил я. — И лучшие семейные истории мы будем публиковать. Что-то в вечерке, что-то в основной газете. Ведь представьте: кто-то из этих людей, возможно, был героем первой мировой. Или революционером. Кто-то вернулся из Берлина c Победой… Да это же фактически бездонный кладезь!

— Как назовем рубрику? — Зоя Шабанова подняла руку.

— Семейный альбом, — тут же ответил я.

Это простое название пришло мне в голову только сейчас. А до этого мысли крутились вокруг всяких невыразительных сложностей вроде «Народного хронометра» или «Фотохроники».

— А теперь, коллеги, пока досдается номер, я попрошу вас помочь оформить выставочный зал, — улыбнулся я. — Иван, a вы подготовьте виньетку для