— Потому что каждый из вас представляет не только определенный взгляд, но и интересы части общества, — напомнил я. — Мы хотим учесть всех, чтобы никто не ушел обиженным.

— Не поздновато ли? — спросил священник.

— Прийти к соглашению всегда уместно, — улыбнулся я. — А чтобы у нас c вами не оставалось лишних вопросов, предлагаю ознакомиться c правилами дискуссионного клуба. Они простые, — я пустил по столу распечатанные листы, которые заранее вынул из портфеля вместе c газетами. — Выступаем по очереди. Темы для выступлений оговариваются заранее. В перспективе начнем приглашать сторонних спикеров… то есть выступающих. И, соответственно, слушателей. Не членов клуба, a просто тех, кому интересно. Это потом, когда докажем, что способны на адекватную дискуссию. Регламент — пятнадцать минут. Еще по минуте — у каждого, кто захочет задать вопрос. На ответ — тоже минута. Перебивать друг друга нельзя. Увеличение регламента возможно, если согласны оба председателя, и участники не нарушили правила. Эти технические моменты. Теперь основное. Каждый должен уважать мнение других. Разделять не обязан, но уважать — однозначно. Как бы мы c вами ни спорили по разным вопросам, запрещаются оскорбления и переход на личности.

— А обсуждать-то что будем? — Кандибобер аж подпрыгнула от нетерпения. — И для чего?

— Уверен, у каждого из вас есть наболевшая тема, — невозмутимо ответил я. — О них мы и будем говорить. Но если вам проще, первую тему могу обозначить я. Например, вопрос безопасности атомных электростанций. Наверняка вы читали статью Зои Шабановой c комментариями экспертов, но я на всякий случай все равно привез экземпляры газеты.

— А «Правдоруба» принесли? — Аэлита Ивановна, похоже, решила сегодня поговорить сразу за всех.

— Его мы тоже обсудим, — сухо заметил я. — Только дайте закончить. Говорить мы c вами будем не просто так. И не обо всем подряд. Наверняка вам известно o том, что в стране объявили гласность. Партия готова идти на контакт и обсуждать сложные вопросы. В том числе публично. И от того, как вы будете себя вести, зависит будущее нашего эксперимента. Начнете хаять и критиковать без разбору — ничего хорошего не получится. Первое предупреждение — как желтая карточка в футболе. Второе — как красная, и влечет за собой удаление из дискуссии. А станете аргументированно обозначать острые углы — глядишь, и придем к чему-то общему. Каждому, кто внятно обозначит проблему, я, как редактор районки, готов предоставить печатную площадь. И уже от того, как вы напишете, как выскажетесь, будет зависеть, единственный ли это ваш выход в свет или первый в длинной череде публикаций.

— А судьи кто? — Кандибобер изрекла пафосную цитату из классики. — Кто и как будет определять, что можно печатать? Если вы, товарищ редактор, то все сразу понятно…

— Председателей, хочу напомнить, у нас двое, — терпеливо пояснил я. — Но даже мы c Алексеем не судьи, a скорее посредники. Решать, кто будет высказываться, a кто нет, станут читатели. Откройте газету на восемнадцатой полосе.

Собравшиеся, как прилежные школьники, зашуршали бумагой. На Сеславинского я изначально не рассчитывал, поэтому ему экземпляра не хватило, и он подслеповато подглядывал в газету священника.

— Обратите внимание на бюллетень, который можно заполнить и отправить по почте в редакцию, — я начал объяснять принцип обратной связи. — Каждой статье и заметке читатели ставят оценку по школьной пятибалльной шкале. Те, кто набирает минимум, вылетает.

— То есть, простите, как вылетает? — директор ДК поднял на меня удивленный взгляд. — Куда?

— Перестает публиковаться, — пояснил я. — Газетная площадь, как вы понимаете, не резиновая, так что печататься будут лучшие. Хотите публично делиться мнением — набирайте лайки…

— При чем тут лайки, товарищ редактор? — удивилась Кандибобер. — Не овчарки, не таксы… Это какой-то журналистский жаргон?

Вот опять я не уследил за собственными мыслями, которые поспешили оказаться у меня на языке… Просто я в этот момент думал, как уместить на газетных страницах больше контента без ущерба для основного содержания. И на ум пришел «Твиттер», который в моей прошлой жизни уже стал называться просто «Икс», после того как его купил Илон Маск. Краткость — сестра таланта! Вот и на газетной полосе можно втиснуть не одну-две колонки, a пять. Так даже интереснее, когда пишущий ограничен объемом своего произведения.

— Прошу прощения, — я не подал виду, что сказал нечто из другого времени. — Это действительно из профессиональной среды… Означает одобрение читателя. От английского like — нравится, понравилось.

Котенок усмехнулся — он понял мою оговорку по-своему. Видимо, решил, что я не чужд низкопоклонничеству перед Западом.

— Так вот, — продолжил я, — как уже сказано, оценивать вас будет самый неподкупный судья — читатель. Если ему будет интересно, мы добавим опцию комментариев… То есть будем публиковать самые интересные письма в редакцию на тему ваших авторских заметок. Фактически это будет дискуссия на популярной городской площадке…

— А какова цель всех этих дискуссий? — раздался бас отца Варсонофия. — Создать видимость свободы суждений?

— Цель, дорогие участники клуба, заключается в пользе для города, — я не поддался на откровенную провокацию. — Чтобы в споре рождалась истина.

— Возможность выступить c газетной трибуны… — Котенок, молча до этого наблюдавший за разговором, впервые подал голос. — Это неплохая перспектива, друзья.

— Не друг ты мне, Лешка, — хихикнула Кандибобер. — Разные у нас c тобой цели.

— Что вы имеете в виду, Аэлита Ивановна? — невозмутимо улыбнулся Котенок. — Если вы o защите природы, то я тоже ратую за снижение выбросов. Озоновый слой под угрозой, об этом уже все говорят…

— В Европе все переходят на альтернативные источники энергии! — повысила голос Кандибобер. — Ветряные электростанции, солнечные!.. Почему ты об этом не говоришь?

— Потому что у нас климат не позволяет солнечные панели устанавливать, — спокойно парировал Котенок. — И это не происки андроповского райкома, прошу заметить. А вы, уважаемая Аэлита Ивановна, перегибаете палку. Может, нам вообще всем вернуться в лоно природы?

— Не вижу в этом ничего плохого, — заявила Кандибобер. — Здоровее будем.

— Ага, — ухмыльнулся главный городской диссидент. — Носить начнем шкуры опять, до ветру ходить к деревьям…

— Алексей! — строго одернул его Сеславинский. — Давайте серьезнее.

— И давайте по делу, — ввернул я,