Шрифт:
Закладка:
Отдав должное церкви, Фиц-Стефен переходит к важнейшим светским постройкам — большой и мощной королевской цитадели в восточной части города, королевскому дворцу (Тауэру) и двум хорошо укрепленным замкам на западной стороне. «Стены города высокие и толстые, с семью двойными воротами и на севере укреплены через равные промежутки башнями».
Величественную картину, созданную в воображении читателя, нужно разукрасить яркими красками — изобилующей рыбой Темзой (не верится, но ведь было же так!), великолепными пригородными садами, живописными лугами и огромным лесом, служащим убежищем диким зверям, из которых автор перечисляет только наиболее предпочтительных для охоты оленей, серн, вепрей и туров. Разумеется, упомянуты и источники с целебной водой в северном пригороде — Святой источник, Источник монахов, Источник святого Клемента и другие. «Город благоденствует, если имеет доброго господина», — заключает Фиц-Стефен.
В любом путеводителе реальность немного приукрашивается. Пахотные поля вокруг города смело сравниваются с «тучными полями Азии». Лондонцы отличаются от жителей других городов достойными нравами, одеждой и роскошью стола настолько, что их называют не «горожанами», а «баронами»… Заодно сообщается о том, что во время военной угрозы город выставляет двадцать тысяч всадников и шестьдесят тысяч пехоты. Цифра невероятная, поскольку население Лондона на тот момент составляло около восемнадцати тысяч человек.
В то же время Фиц-Стефен пытается сохранять объективность. Рассказывая о некоей общедоступной харчевне, стоящей на берегу реки (уж не реклама ли это?), он сообщает, что «здесь ежедневно, в зависимости от времени года, можно найти тертые, жареные, вареные кушанья, крупную и мелкую рыбу, грубое мясо для бедных и более изысканное для богатых, дичь и разную птицу», но сразу же предупреждает, что осетров, ионийских рябчиков и африканскую птицу[68] здесь не подают.
О лондонской торговле Фиц-Стефен рассказывает высоким поэтическим стилем:
Золото шлют арабы, специи и ладан — cабеи, оружие — скифы,
Пальмовое масло из богатых лесов — тучная земля Вавилона,
Нил — драгоценные камни, Китай — пурпурные ткани,
Галлы — свои вина, норвеги и руссы — беличьи меха, соболей.
Сравнивая Лондон с Римом, автор приходит к выводу о большом сходстве двух городов, ведь «оба они происходят от одних предков-троянцев», то есть — основаны римлянами[69], и сразу же ошеломляет сообщением, что «по свидетельству хроник, город Лондон более древен, чем Рим». Это ложное утверждение тем не менее имеет большую историческую ценность, поскольку оно свидетельствует о том, что к концу XII века Лондон (еще не ставший столицей Англии) достиг такого уровня развития, что начал противопоставлять себя Риму, центру европейской цивилизации.
У замечательного во всех отношениях города Фиц-Стефен находит всего два недостатка — «неумеренные кутежи глупцов и частые пожары». Пожары и впрямь были частыми. Во второй половине XI века произошло четыре больших пожара, а в первой половине XII века — еще два. Пожар 1087 года называли «Великим лондонским пожаром» вплоть до 1666 года, когда случился еще более грандиозный пожар, в котором сгорело более тринадцати тысяч домов, восемьдесят семь приходских церквей и большая часть правительственных зданий. Что же касается кутежей, то они были главным развлечением богатых людей.
Городским зрелищам Фиц-Стефен уделяет большое внимание, поскольку «нужно, чтобы город приносил не только выгоду для дела, но также веселье и удовольствие». Прежде всего он подчеркивает, что «вместо театральных зрелищ, вместо сценических игр [Лондон] имеет представления более благочестивые, изображающие чудеса, которые совершали святые, а также прославляющие стойкость и страдания мучеников». Борьба развлекательного с назидательным проходит красной нитью через всю историю средневековой сцены. Высокая мораль покровительствовала благочестивым зрелищам, душа требовала «низкопробного» веселья, а ум — динамичного развития сюжета. Драматурги были вынуждены сочетать одно с другим, и лучшим примером такого сочетания является творчество Шекспира.
Роберт Фиц-Стефен. Миниатюра XII век
Лондонцы развлекались игрой в мяч, петушиными боями, скачками, упражнениями в военном искусстве, зимними играми на льду и охотой. Отголоском римских забав служили бои диких кабанов и травля собаками больших медведей или быков. Можно предположить, что на всех боях делались ставки, иначе жестокая забава теряла половину своей привлекательности.
«Под занавес» Фиц-Стефен снова ошеломляет: «город Лондон породил нескольких [мужей], которые покорили многие королевства и Римскую империю». Что тут можно сказать? Только одно — путеводители нужно писать так, чтобы они вызывали зуд в пятках даже у самых тяжелых на подъем читателей. Если бы Уильям Фиц-Стефен жил в наше время, то, несомненно, стал бы одним из ведущих авторов Dorling Kindersley или Thomas Cook Publishing[70].
P. S. Удивительно, но вероломное убийство столь выдающегося лондонца, вдобавок — убийство архиепископа, совершенное у соборного алтаря, не вызвало никакого протеста у жителей Лондона (во всяком случае, в исторических документах ни о чем подобном не упоминается).
Лондонский мост
Стоя на флорентийском мосту Понте-Веккьо, некоторые британцы вспоминают недобрым словом короля Георга IV (весьма достойного, в общем-то, правителя), при котором Лондон лишился своего знаменитого моста, заложенного в 1176 году. Понте-Веккьо был построен гораздо позже — в 1345 году — и габариты у него совсем другие, можно сказать камерные…
С мостами у Лондона существует мистическая связь, и это неспроста, ведь именно с форта при мосте когда-то начался город. С каждым мостом связаны свои легенды, у каждого моста есть свои фанаты, считающие его наиболее удобным или наиболее живописным, каждый мост хорош сам по себе, а мост Ватерлоо даже увековечили в одноименной картине с Вивьен Ли и Робертом Тейлором в главных ролях.
Первый мост, построенный римлянами, был деревянным. Вообще-то римляне предпочитали дереву камень, поскольку верили, что их империя будет стоять вечно, но при них город не дорос до соответствующего статуса. О мосте из камня первым подумал король Генрих II, в правление которого деревянные мосты через Темзу несколько раз горели. И в 1176 году его Величество повелел выстроить каменный мост.
По сути, строился не мост, а целая улица. При тесноте средневековых городов было бы непозволительной роскошью оставлять пространство моста пустым. Из восьми метров ширины для проезда и прохода оставили четыре, а остальную площадь застроили двумя рядами домов, которые еще и нависали над рекой (люк в полу, открывающийся прямо в реку, это не выдумка авторов детективных романов, а самая что ни на есть историческая реальность). Длина моста составляла двести восемьдесят пять метров, на преодоление которых уходило очень много времени, потому что толчея на мосту была невероятной. Те, кто хотел переправиться на другой берег в комфортных условиях, нанимали лодку,
