день закрывал ей вид на океан. К тому же на нем все та же проклятая рубашка. Очевидно, этот человек ничего не знает о том, как расслабиться на пляже, и собирается всю ночь смотреть на нее, как ворчливый снежный человек.

Плохо, что у них общий ребенок. Теперь ей придется делить пятизвездочный ужин.

Тесси переместилась в кресле, проводя рукой по животу, она переоделась в неоново-голубое макси-платье. Она сопротивляется желанию проверить свой телефон, незаметно лежащий на краю стола.

Когда официант поправляет столовое серебро, Соломон озадаченно морщит лоб.

Тесси делает вдох и поднимает руку, опережая его критику.

— Прежде чем ты что-то скажешь, количество мест было ограничено, понятно? Я заплатила заранее. Я не могла отказаться.

Его губы дергаются.

— Я ничего не говорил.

Она хмурится. Она уже видит, как эти громадные мускулы сотрясаются в беззвучном смехе.

Искра раздражения промелькнула в ее глазах. Эш должна была быть здесь с ней, а не с Соломоном. Конечно, это пошловато — фонари со свечами на дорожке и лепестки роз, рассыпанные по песку, — но когда она заказывала это место, она умирала от пошлости. От романтики. Даже если она планировала разделить это с Эш.

Три дня, напомнила она себе. Три чертовых дня.

Пытаясь завязать непринужденный разговор, Тесси спрашивает:

— Видишь что-нибудь, что тебе нравится?

Соломон, со скучающим видом изучающий меню, ворчит.

— По крайней мере, улов свежий.

Она закатывает глаза к звездному небу. Вот она с этим занудой, когда могла бы быть с Эш. Она сжимает салфетку в кулаке. Она собирается задушить свою кузину. Предпочтительно после рождения ребенка, потому что ей нужен тренер по родам, но, безусловно, удушение произойдет.

Появляется сервер в белых перчатках, лет двадцати пяти, с бутылкой просекко в руках. На ее накрахмаленной рубашке красуется позолоченная табличка с именем Луиса.

Прежде чем она успевает что-то сказать, Соломон произносит:

— Ей нельзя пить.

От авторитетного тона его голоса Тесси пробирает дрожь, а пальцы ног подгибаются на каблуках.

Сервер останавливается на середине бутылки, дергает головой в сторону Соломона.

— А вы, сеньор?

Соломон скрещивает руки, рукава пледа из кожи буйвола сжимают его бицепсы.

— Я буду пить то, что пьет она.

Тесси удивленно вздохнула, увидев его солидарность.

— Ты не должен этого делать.

Он смотрит на нее долгим задумчивым взглядом, выражение его лица ровное.

— Тесс.

Тесс. Твердо. Строго. Ей это даже нравится.

Нет. Абсолютно нет. Потому что любить что-либо, связанное с Соломоном Уайлдером, значит привязываться к нему, а единственная привязанность, которая у нее есть, — это Мишка, буквально привязанный к ней пуповиной, и так оно и останется. По крайней мере, на ближайшие три месяца.

— О, э-э, хорошо. — Луиса и Соломон смотрят на нее. — У вас есть эти ананасовые напитки? С солнечными очками и милым зонтиком?

— Нет, сеньорита. Простите. Они есть только в…

— Тики-баре, поняла. Тогда моктейль (прим. Безалкогольный коктейль). — Смутившись, она оглядывается по сторонам в поисках списка напитков. — Я не знаю… У вас есть меню или…

— Имбирный эль, сок лайма, листья мяты, простой сироп, — говорит Соломон Луисе. Но он смотрит на Тесси. — Тебя это устраивает?

Она моргает.

— Да. Подождите! Мы начнем с крабового пирога, — говорит она, прежде чем официантка успевает исчезнуть. Прежде чем она успеет увянуть от голода. Ей не суждено продержаться так долго без еды. Потирая живот, она молча извиняется перед Мишкой, пока официантка уходит.

Впечатленная, Тесси смотрит на Соломона.

— Ты знаешь ингредиенты напитков.

— Знаю.

Она отводит плечи назад, борясь с желанием второй раз за сегодняшний день закатить глаза. Он что, все время ворчит? Он так общается? Односложными предложениями?

— Ну, — говорит она, приподнимая бровь. — Откуда ты знаешь напитки?

Еще одно ворчание. Боже, это все равно что пытаться вытянуть признание из заключенного камеры смертников.

Сдвинувшись с места, мужчина прочищает горло.

— Мы с приятелем владеем баром.

— Правда? — Она наклонила голову, пытаясь представить себе бар на Аляске. Озера. Айсберги. Китовая ворвань. — Это… круто. Ты бармен?

— Шеф-повар. — Мышца дергается в его бородатой челюсти, холодные голубые глаза опускаются к тарелке. — Был.

Она нахмурилась.

— Ты больше не готовишь?

— Нет. Не готовлю.

Жаль. Она рассматривает его разноцветные татуировки. Его руки. Широкие и мозолистые, большие, как медвежьи лапы, они выглядят так, будто могут нанести ущерб на кухне.

И в спальне.

Нет. Нет. Она больше не будет об этом думать. Один раз уже думала, больше не будет.

Смутившись, Тесси делает глоток воды, чтобы прогнать неуместные мысли.

— Чем ты занимаешься? — спрашивает она. — У тебя ведь есть работа?

Не то чтобы ей нужны были его деньги, но если бы папа ее ребенка был трудоустроен, это бы здорово подняло ее самооценку.

— Я делаю мебель. Продаю ее, когда могу.

— А чем еще ты занимаешься на Аляске?

Соломон приостанавливается при появлении официантки. После того, как напитки были расставлены, разноцветные моктейли в бокалах-купе, он молча сидит. И тут Тесси понимает, что он ждет, когда она сделает первый глоток.

И она делает.

— М-м-м, — говорит она. Легкий и освежающий на языке. — Это идеально.

Так и есть. Достаточно, чтобы она почувствовала себя расслабленной. Почувствовала себя нормальной.

Соломон опускает подбородок, борода снова дергается. Похоже, он доволен ее ответом и подносит к губам свой бокал. Тесси приходится подавить хихиканье при виде этого грузного бородатого горца, поднимающего броский напиток, как будто в этом нет ничего особенного.

— Итак, на Аляске, — говорит он, подхватывая прерванный разговор, — я ловлю рыбу. Охочусь.

— Ты ешь мясо?

— Господи. — Он опускает стакан, его красивое лицо страдает. — Ты вегетарианка?

— Только в полнолуние, после принесения в жертву девственницы.

Он моргнул.

— Я шучу. — Она дразняще улыбается. Опираясь локтями на стол, она упирается подбородком в руки и оценивает его. — Ты очень торжественный человек, знаешь ли.

Напряжение покидает его лицо. Улыбка, слабая, но реальная, дергается в уголках его губ. От взгляда его темно-синих глаз у нее свело желудок. Мысли снова вернулись к бару "Медвежье ухо". Соломон, красивый, чертовски красивый, как он слушал ее, показывал ей звезды. Его сильные, но нежные руки на ее теле, пьяная, отчаянная потребность, вспыхнувшая между ними, когда они ввалились в дверь номера мотеля.

Только сегодня в нем что-то изменилось.

Она прищурилась. Он похож на странный хмурый зодиакальный шифр, который она не может разгадать. Каждый его метр восемьдесят четыре, хмурый, широкоплечий. Ей любопытно. Какая-то часть ее души хочет продолжать копать. Это отец ее ребенка. Она должна его знать. И все же…

Другая часть ее души не хочет узнавать Соломона Уайлдера.

Конечно, у них была одна ночь…..одна прекрасная, великолепная