Два дня?

Кива покачнулась.

Навок вновь молниеносно оказался рядом и подцепил амулет у нее на груди.

– В письме Зулика просила, чтобы он остался у тебя. Говорит, в качестве напоминания. Но твоя сестра мне не указ, и меня не радует, что ты таскаешь герб моего врага. – Он помрачнел. – Носи, пока мы не обручимся, а потом я не желаю его видеть. Понятно тебе?

Кива уставилась на него, не успевая осознать его слова, вообще ничего не понимая. Кое-как она выдавила:

– Зулика приедет на… на… – Помоги ей вечность, это слово она произнести не могла, особенно теперь, узнав, какая роль ей уготована.

Навок ухмыльнулся.

– На свадьбу? Нет. Твоя сестра в Валлении, разгребает дела рук своих. Как и следовало ожидать, подданные не горят желанием ей подчиняться. Ну и, наверное, тебе интересно – твой брат не представляет, где ты, не говоря уже о грядущем бракосочетании.

Кива упала духом: все ее надежды разбились, он правда ни о чем не знает.

– А вот моя сестра приедет, кстати, – продолжал Навок. – Едет из Терифа со своим женихом, Вошеллом. На весну я отправил ее погостить у них, но завтра они должны вернуться, как раз к нашему счастливому дню.

Вопреки всему Кива нахмурилась.

– Я думала, раз Миррин стала королевой, ты согласишься разорвать помолвку сестры, чтобы они могли быть вместе?

Навок вновь отхлебнул напитка, разглядывая Киву над краем кубка.

– Серафине лучше с Вошеллом.

Кива сощурилась:

– Хочешь сказать, Мирравену лучше заключить союз с Карамором через эту свадьбу?

Как бы Кива ни злилась на Миррин за то, что та натворила, она все равно сочувствовала принцессе: в каком же та сейчас раздрае, предала всю семью ради любви, а Навок не выполнил свою часть сделки.

Король пожал широкими плечами и ответил с хитрецой во взгляде:

– Мы просто пешки в игре под названием жизнь. Моя сестра знает себе цену и понимает, как важна ее жертва для королевства. Вошелл – слабак. Серафина еще слабее. Когда они станут королем и королевой, то прибегут за помощью ко мне; править их королевством буду, по сути, я. Мирравен, Карамор, Эвалон – три величайшие державы Вендерола окажутся у меня в кулаке. Другим странам останется только склониться передо мной. – У него заблестели глаза, будто имелись и другие планы, еще более амбициозные, но больше он ничего не добавил.

Кива была так ошарашена, что произнесла лишь одно:

– Эвалон еще не твой.

– Практически мой, – возразил он.

– Их войска не допустят вторжения, – настаивала Кива.

– Ты забываешь, что эти войска теперь подчиняются твоей сестре. А если они не признают ее власть, путь расчистят повстанцы.

Она покачала головой.

– Джарен и Кэлдон тебя остановят. И Эшлин.

Сестра Кэлдона командовала войсками Эвалона. Судя по всему, что Кива о ней слышала, она ни за что не допустит победы Мирравена.

Навок усмехнулся:

– Пусть попробуют.

Кива сменила тактику:

– Ты не знаешь Зулику. Говоришь о пешках, но теперь корона у нее, и она ни за что ее не отдаст.

Взгляд Навока помрачнел еще сильнее.

– Какой у нее выбор? – Он осушил кубок. – Понимает она это или нет, но она просто греет мне новый трон.

Кива фыркнула. Королю, очевидно, еще не доводилось узреть магию смерти Зулики. Может быть, после этого он осознает наконец, что выбрал себе не ту сестру.

– Смотрю, тебя это потешает, – сказал Навок. – Если думаешь, что я не знаю о… способностях… твоей сестры, то ты горько заблуждаешься. Но у меня есть свои способы ответить на это. И ты, дорогая невеста, – один из них.

Всю насмешливость Кивы как рукой сняло.

Но она не успела уточнить, что он имеет в виду, – он продолжил уже более спокойно:

– Кстати об этом: у меня есть для тебя свадебный подарок.

Он ухватил ее за локоть и потащил вперед.

– Пошли, – сказал он, не обращая внимания на ее попытки вырваться. – Думаю, тебе понравится.

Не оставив ей выбора, Навок вывел ее из залы для приемов, и двое часовых, которые стояли на посту у дверей, отправились вслед за ними.

У Кивы оставалось еще очень много вопросов, но после всего, что она только что узнала, в голове образовалась пустота; осталась лишь одна задача – выжить. Пока они шли через весь замок и спускались по длинным каменным лестницам, она молчала, собираясь с мыслями и с духом, чтобы встретиться с тем, к чему вел ее король.

Лишь глубоко под землей Кива снова начала вырываться, потому что наконец поняла, куда ее вел Навок.

В темницы.

– Уймись, – буркнул он, крепче стискивая ее руку. – Говорю же, свадебный подарок. Мы ненадолго – просто повидаешься с ним и пойдем обратно.

«С ним?»

Кива прекратила вырываться, охваченная любопытством и страхом.

Пробравшись по запутанному лабиринту стылых каменных коридоров и миновав множество Серых гвардейцев, которые патрулировали столько камер, сколько Кива никогда не видывала в одном месте, даже в Залиндове, Навок наконец остановился.

Перед ними были ржавые железные прутья, а за ними – клетушка, освещенная одиноким люминиевым фонарем на обсидиановой стене. В углу камеры виднелись хлипкие нары, заваленные каким-то тряпьем – по крайней мере, так думала Кива, пока эта кипа не пошевелилась.

Тряпье вдруг оказалось человеком, который, заметив, что к нему пришли, принялся неспешно подниматься. Стража избивала его: обветренное лицо покрывали синяки и отеки, на ногах он держался некрепко. К облегчению Кивы, она вовсе не узнавала его – ни грязные лохмы до плеч, темные с проседью, ни неопрятную бороду на тяжелой челюсти. Но полные чувства карие глаза не отрывались от нее, и в них читалось потрясение.

– Кива? – прохрипел он. Глубокий голос было почти не слышно: он редко говорил.

Кива, сама того не замечая, попятилась, пока рука Навока ее не остановила.

– Позволь представить: Голдрик Шоу, – произнес король; по красивому лицу было заметно, что он с нетерпением ждет реакции. – Может быть, ты о нем слышала: он был близким другом твоей матушки. Он может поведать тебе все, что ты хочешь узнать о ней и о тех десяти годах, что вы были разлучены.

Навок махнул в сторону избитого пленника свободной рукой:

– Допрашивай вволю, когда пожелаешь.

Кива уставилась на узника, осознав, кто он такой: бывший командир повстанцев, учитель и друг ее матери. Невозможно было поверить, что он стоит перед ней.

В первую очередь потому, что его считали мертвым.

«Голдрик первым заметил, что она уехала, и отправился за ней