Шрифт:
Закладка:
Он замолк и предался печальным воспоминаниям. Все притихло и успокоилось вокруг Абеллино, ни один листок не колыхался от ветра — но ужасная буря свирепствовала в его душе.
— Мог ли я тогда подумать, что стану разбойником в Венеции! Ах, куда девались те светлые надежды, те славные намерения, что я питал в юности![292] Теперь я — подлый убийца; уж лучше бы оставался добродетельным нищим. Какой жар ощущал я в сердце, когда мой старик отец в восторге, с родительской гордостью говорил, прижимая меня к своей груди: «О сын мой, ты будешь честью нашего рода!» Когда я слушал эти лестные слова, мне казалось, что все хорошее, все великое исполнить нетрудно. Увы! Отец умер, окруженный всеобщим уважением. Сын же — подлый убийца! В каких радужных красках представлял я себе свое будущее, когда учителя, из любви ко мне заботившиеся о моем просвещении, говорили: «Граф, вы обессмертите славное имя Обиццо!» Со спокойной душой возвращался я к Эммоине и вкушал чистую радость в ее невинных объятиях. «Чье сердце может противиться Обиццо!» — твердила мне она. Прочь, обманчивые грезы! Вы наполняете отчаянием мою душу!
Он опять замолчал, потом в ярости, подняв руку к небу, а другой ударив себя по лицу, воскликнул:
— Убийца!.. Обиццо сделался невольником, сообщником самых мерзких преступников в Венеции! Несчастная судьба довела его до такого постыдного состояния!
Он встал, глаза его сверкали. Немного успокоясь и вздохнув всей грудью, он продолжал:
— Если я и не достигну того величия, к которому стремился Обиццо, — по крайней мере, буду столь велик, сколь может убийца. Счастливые тени! — произнес он торжественно, преклонив колена. — Нет моего родителя! Тень моей Эммоины! Я буду достоин вас, станьте свидетелями моих клятв, если вам дозволено витать надо мною. Да, я клянусь, что Обиццо не принесет бесчестия тем, кого уважает, и не обманет надежд, которые скрашивали последние минуты вашей жизни. Убийца Абеллино сумеет покарать шайку разбойников, сделавшую его невольником. Он заставит потомков уважать имя, которое прославит своими делами.
Несчастный бросился на землю, из глаз его полились слезы. Душа его была захвачена клятвами, и в этом состоянии, сродном безумию, он провел целый час. Наконец он поднялся, горя желанием исполнить свои обещания.
— Я не стану соучастником этих злодеев. Я один потрясу Республику[293]. Через неделю все разбойники погибнут на эшафоте. Венеция будет освобождена от них. Я останусь один из всей ужасной шайки — оспаривать могущество дожа, отличать справедливость от несправедливости, наказывать виновного и защищать добродетель. Через неделю в государстве исчезнут эти чудовища, чье существование противно природе, я останусь один. Тогда люди — достаточно злые, чтобы замышлять убийство, но недостаточно смелые, чтобы его исполнить, — найдут в нашем тайном прибежище только меня. Я узнаю имена тех знатных злодеев, которые торговались с Маттео и его товарищами о плате за кровь своих ближних. И тут Абеллино вспомнит свою клятву! Да прозвучит его имя в стенах Венеции — и пусть она трепещет!!
Окрыленный надеждой, он поспешно вышел из сада, позвал лодочника и возвратился в дом Моллы, где все уже спали.
Глава шестая
РОЗАМУНДА, ПРЕКРАСНАЯ ПЛЕМЯННИЦА ДОЖА
— Слушай, брат, — сказал на другой день Маттео, обратившись к Абеллино, — сегодня ты должен положить начало своим делам!
— Сегодня? — переспросил Абеллино. — На кого же падет первый удар моей руки?
— Не удивляйся — на женщину. Надо ободрить начинающего! Я желаю сам видеть, как ты справишься, и потому пойду с тобой.
Абеллино взглянул на главаря с удивлением.
— Сегодня в четыре часа, — продолжал тот, — мы отправимся вместе в сад Долабеллы, что в южной части Венеции[294]. Мы будем переодеты. Прекрасная Розамунда[295] де Корфу, племянница дожа, имеет обыкновение там прогуливаться. Мы нападем на нее, а дальше уж ты знаешь, что делать.
— И ты пойдешь со мной?
— Я ходил так с каждым из нашей шайки, да к тому же стану свидетелем твоего первого успеха. Постарайся нанести удар вернее. Есть люди, которые желают этой смерти, и награда будет соразмерна заслуге. Гибель Розамунды еще больше упрочит наше благополучие.
Полдень миновал. Они быстро отдали нужные распоряжения и, едва лишь на колокольне пробило четыре, отправились по своему делу.
Когда они вошли в сад Долабеллы, людей в нем оказалось больше обычного. Там гуляли все самые знатные вельможи Венеции. Каждый искал прохлады. Рощи были наполнены влюбленными парами, которые вместо тени хотели бы найти там... ночную тьму. Повсюду раздавалась музыка, и ее мелодические звуки трогали душу.
Абеллино замешался в толпу. Искусно надетый парик скрывал часть его безобразного лица. Он подражал походке и движениям беспомощного, больного старика, опирался на костыль и медленно прохаживался среди собрания. Дорогое платье, лета, мнимая дряхлость вызывали у всех уважение. Некоторые рассуждали с ним о коммерции, о политике — и Абеллино говорил как знаток.
Он старался разузнать, в саду ли Розамунда, какое на ней платье и в какой стороне можно ее найти. Старику отвечали на все вопросы, и Абеллино заковылял, куда было указано. Маттео держался рядом.
Розамунда сидела одна, в самой отдаленной роще. Абеллино приблизился к ней и вдруг зашатался, будто вот-вот упадет в обморок. Розамунда взглянула на него.
— Увы! — воскликнул он. — Неужели никто не придет на помощь дряхлому старику?
Девушка подбежала, желая подставить руку.
— Что с вами? — спросила она кротко, устремив на него доброжелательный и беспокойный взор.
Абеллино опустился на скамью.
— Да вознаградит Бог ваше великодушие, милостивая государыня! — Он поднял голову, глаза его встретились с глазами Розамунды — он покраснел. Девушка стояла в молчании перед переодетым убийцей. От страха за старика она трепетала. О, какой блеск придает красоте чувствительность! Розамунда склонилась над тем, кто пришел отнять у нее жизнь:
— Не лучше ли вам?
— О, лучше, гораздо лучше! — отвечал он слабым голосом. — Не вы ли племянница дожа, прекрасная Розамунда де Корфу?
— Да, это я.
— Сударыня, я должен вам сказать: не пугайтесь. Тайна, которую я хочу вам открыть, очень важна и стоит вашего внимания. Как злы могут
