но я не спешу поднимать взгляд, чтобы взглянуть на него. — Клэр, — берёт меня за руку он, и замочек выскальзывает из-под моих пальцев. Кажется, у меня совсем ледяные руки, потому что ладонь Джека кажется мне просто горячей.

— Идём, — выдыхаю я, подняв на него взгляд, и Джек, взяв сумку с моими вещами, которые мне привёз он и Джессика за дни, которые я была в больнице, второй рукой берёт меня за руку и мы проходим по коридору ведущему в холл.

— У входа много папарацци, так что не поднимай голову и взгляд, смотри себе под ноги, не улыбайся, ничего не говори, будь максимально отстранённой, — говорит мне Джек, когда мы уже подходим к дверям. — Это совет не только мой, но и Дэвида, — поясняет он.

— Я поняла, — сдержанно киваю я. — В каком-то смысле в больнице было даже хорошо, ни папарацци, ни назойливых журналистов и отсутствие чрезмерного внимания.

— Не хочешь возвращаться? — спрашивает Джек и, взглянув на него, я замечаю на его уставшем лице намёк на улыбку. — Ладно, идём, — усмехается он и открывает для меня первую дверь.

Всё это время подле нас находилась наша охрана и на улице нас сопровождает ещё несколько человек, поэтому, когда Джек открывает для меня первую дверь, которая ведёт в небольшой коридор, охранник, стоящий у выходной двери тут же открывает её и меня моментально обдаёт ярким солнечным светом. И не только им.

Папарацци у входа намного больше, чем я думала, все они делают снимкам, много говорят, пытаясь перекричать друг друга, но из их слов я различаю только своё имя.

Как и просил Джек, я иду к машине, которая стоит совсем недалеко от дверей больницы с опущенной вниз головой, я смотрю себе под ноги и совершенно не реагирую на просьбы посмотреть в камеру и ответить на вопросы о моём самочувствии, о моём ребёнке, о Брайане и так далее. Они даже спрашивают меня о Джеке, который идёт прямо позади, я чувствую его руку на своей спине и руку одного из охранников, который направляет меня к машине, а ещё несколько человек, не подпускают к нам папарацци слишком близко.

Мы благополучно добираемся до машины, и садимся на заднее сиденье.

— Всё хорошо? — спрашивает у меня Джек, взяв меня за руку, и я успеваю лишь кивнуть. — Лучше пригнись, — говорит он, потому что папарацци лезут камерами прямо в окно и от этих их действий мне становится тошно.

Я понимаю, вся эта ситуация, я и Брайан и даже Джек, за считанный миг мы поднялись на первые полосы всех скандальных статей, сейчас о нас говорит весь Нью-Йорк и на наших снимках можно хорошо заработать, но нужно же проявлять хоть немного уважения.

Когда мы уже прилично отъезжаем от больницы, Джек вновь берёт меня за руку, а я смотрю в окно, смотрю на улицы Нью-Йорка и, делая вдох, вдруг осознаю, что виды любимого города начинают мутнеть перед моими глазами, а губы расплываются в лёгкой улыбке.

— Клэр? — слышу я тихий вопросительный голос Джека и, прикрыв на секунду глаза, сжимаю его ладонь немного сильнее. — Ты плачешь? — пододвигается он ближе ко мне, но я не поворачиваюсь к нему, а открыв глаза, всё ещё смотрю в окно, чувствуя на сердце невесомость, чувствуя лёгкость и тихо подступающее ко мне счастье… счастье и тишину. — Клэри…

— Боже, я так тебя люблю, — улыбаясь, поворачиваюсь к нему я со слезами на глазах и сев лицом к Джеку на колени, я обхватываю его лицо ладонями и целую его без лишней нежности, и наш поцелуй смешивается с моими слезами.

Эти слёзы… они от лёгкости, от осознания того, что как раньше уже не будет, от осознания того, что я уже никогда не вернусь в прошлое, никогда не вернусь к Брайану, во времена того дикого страха, беззащитности и жалости. Наверное, можно сказать, что эти слёзы — слёзы счастья.

На пару секунд Джек теряется, но уже через несколько мгновений я чувствую его крепкие тёплые руки, обхватывающие мою талию и слегка сжимающую её, я чувствую, как его ладони подбираются под мою рубашку, но к счастью, не касаются шрамов.

— И я люблю тебя, — хмурясь, шепчет Джек, когда я прерываю поцелуй, но не отстраняюсь от него. — Ты же…

Джек не договаривает, потому что его телефон вдруг зазвонил на весь автомобильный салон, и я только сейчас вспоминаю, что в машине помимо нас есть ещё водитель и охранник. Но, если честно, мне всё равно.

— Извини, — разочарованно выдыхает Джек, обняв меня одной рукой за талию, чтобы я не скатилась с него, пока он достаёт мобильник из заднего кармана своих джинс. — Да? — отвечает на звонок Джек, и я убираю прядь своих волос за ухо и, обняв Джека, опускаю голову ему на плечо всё также сидя на его коленях лицом к нему. — Да, хорошо, — говорит он, а я смотрю в окно, смотрю на то, как мы выезжаем из города и я, кажется, знаю, куда мы едем. — Да, но точно не сегодня, ей нужен отдых, — говорит Джек, и я поднимаю голову, вопросительно на него взглянув, но Джек игнорирует мой взгляд. — Да, думаю, завтра. Да, хорошо, До встречи.

— Это Дэвид? — спрашиваю я, как только Джек отключает вызов.

— Да, — выдыхает Джек. — Брайан ответил на заявление защитой и ответными обвинениями в клевете и ещё парочкой обвинений в твою сторону.

— Кто бы сомневался, — усмехаюсь я, пересаживаясь от Джека на свободное место.

— Волнуешься? Или может, боишься? — вдруг спрашивает Джек, и я прыскаю со смеху.

— Я тебя умоляю! — смеюсь я и замечаю странную улыбку Джека. — Я не боюсь, что Брайан может посадить меня в тюрьму, или обвинить меня в чём-то, уже нет. Никакие мои действия не сравнятся с тем, что он ударил свою беременную жену на глазах у всего штата, чьим сенатором он является. Он сам себя загубил и теперь самое лучшее, что его ждёт это крупный штраф и запрет на работу в правительстве.

Джек смотрит на меня, не сводя пристального взгляда, в котором словно пляшут смешинки, и уголки его губ всё ещё растянуты в лёгкой улыбке.

— Ну что ты так на меня смотришь? — не выдерживаю я и в моём голосе чётко слышно раздражение, хотя уголки моих губ приподняты в улыбке.

— Просто… — качает головой Джек, — никогда не думал, что буду скучать по твоему упрямству.

— Упрямству? — в удивлении усмехаюсь я. — Я не упрямая!

— Ну да, — смеётся Джек, отводя взгляд вперёд и… чёрт… он прав!

Кажется,