Мы с Ишарой принесли домой товары, которые мать и отец хотели получить ещё до окончания сбора урожая. Никто и бровью не повёл по поводу отсутствия Мардука. Родители, братья, сёстры, кузены и другие родственники ужинали, не обращая никакого внимания на пропажу моего полоумного братца. Все чувствовали себя обременёнными его присутствием под нашей крышей. Я был единственным, кто осмелился признаться в этом отвращении.

В ту ночь меня разбудил шёпот, доносящийся сверху. Не хотелось сталкиваться с очередными странностями Мардука, но если я не займусь выполнением своих хлопотных обязанностей, все проснутся и будут в гневе. Моей семье наплевать на то, что он делает, лишь бы я не позволял ему позорить наш дом.

Мардук поднял лестницу, ведущую из общей комнаты к выходу на крышу. Взобравшись следом, я нашёл своего бесполезного брата сидящим под мягким бледным сиянием трона Нанна[81]. Его тело раскачивалось взад-вперёд, будто хрупкая тростинка на сухом ветру. Он говорил приглушённым голосом, хотя собеседника не было видно.

Меня озадачила собственная реакция. Я мог бы бросить мелкий камешек в голову Мардука, чтобы вывести его из тупого транса. Однако я подкрался ближе, вслушиваясь в бормотание брата. Голос его стал более густым, а слова не принадлежали юноше с затуманенным разумом маленького ребёнка.

— Колонны тысячами поднимутся из южных песков. Они веками будут сверкать золотом и драгоценными камнями, прежде чем их поглотят безжалостные пустыни забвения. Почему судьба Ирема должна быть иной, чем у этого павшего города без названия? Люди-рептилии и люди-змеи больше не ползают и не скользят по узким залам и аркадам безымянной древности… Эти расы слуг познали разрушительное прикосновение веков, прежде чем всё закончилось. Циклопические мегалиты, недоступные человеческому пониманию, уже рухнули, погрузившись в странные эоны. Глиняные кирпичи и тростниковые плетения примитивных людей не могут выдержать даже ничтожного речного разлива, контролировать который им не по силам. Зиккураты и пирамиды, которые будут приводить в благоговейный трепет лепечущих потомков, ещё даже не зародились в мечтательных умах их строителей, но упадок этих низменных чудес предрешён… Кланы бьются за камни, из которых делают орудия труда. Культы и армии с клинками из железа и неведомых металлов танцуют на вершинах высоких гор и в глубинах дремучих лесов, взывая к славе Древних. Эти люди царапают ногтями грязь и песок как зверьё, над которым едва поднялись. Они только начали навешивать ярлыки своих бессмысленных слов на небеса, не ведая истинных имён существ, прикованных к этим проклятым сферам.

Здесь, посреди непрекращающейся неестественной тирады Мардука, я поймал себя на том, что заглядываю ему через плечо. Он сидел почти так же, как и тем утром на берегу. Однако вместо детской постройки из речного ила перед ним располагался камень странной формы.

Камень был большим, больше, чем Мардук сдюжил бы затащить на крышу. О его форме я не мог ничего сказать наверняка. Чудилось, что он висит прямо в воздухе, так как его вершина достигала уровня глаз моего сидящего брата. Мнилось, что с каждым наклоном моей головы, камень плавно покачивается. В какой-то момент привиделось, что он выгибается наружу, но потом я понял, что заблуждаюсь, а пять его сторон загибаются внутрь себя.

Линии, точки и завитки, вырезанные на гладкой поверхности, представляли собой истинную загадку. Оонана частенько говорила о рисунках на стенах далёких пещер. Но если безумная старуха рассказывала об образах людей и животных, то знаки на камне не изображали ничего, кроме собственных неуместных форм. Я бы поверил, что сам Мардук нанёс эти символы, почерпанные из своего бессмысленного воображения, но где бы он взял инструменты и навыки?

Казалось, мой брат-недоумок делится неким величайшим секретом не только с камнем, но и со светящимся в вышине Нанном. Когда же свет жемчужного сияния Нанна заиграл на резных узорах, я заподозрил, что они двигаются и текут, будто речная вода, формируя новые последовательности. В мерцании этих меняющихся форм я узрел намёки на цвета. Цвета сумерек, листьев тростника, козьей крови, подсушенного ячменя и другие, которым я затрудняюсь дать названия, иллюзорно пульсировали по краям высеченных символьных цепочек.

Вдруг я понял, что Мардук тянет меня за руку. Он лихорадочно пытался завладеть моим вниманием. В шоке и отвращении я оттолкнул его, и он растянулся на спине как черепаха.

— Брат. Я звал тебя. Ты уставился на камень. Ты не слышал. Я звал тебя.

Несвязная речь вновь возобладала над его пустым разумом. Неужели я так долго смотрел на камень? Возможно, ночные демоны сыграли злую шутку с моим сознанием, наполнив его ложными ощущениями. Я решил, что причудливый монолог брата и странности этого камня были всего лишь плодами переутомления.

— Зачем ты притащил камень на нашу крышу?

— Мой камень. Я получил на рынке.

— Ты действительно обменял что-то ценное на бесполезный камень?

— Нет. Это подарок.

— Кто тебе его дал?

— Торговец с юга. Оонана сказывала о нём. У него большой нож. Блестящий. Я видел своё отражение. Оонана говорила, что он владеет магией. Она уверяла, что у него много лиц. Она называла его «безликим». Что Оонана имела в виду? Как он может быть безликим? Я ведь видел его лицо. Только одно лицо. Я не видел крыльев. Оонана утверждала, что он летает. Ночами он летает. Но крыльев нет. Она именовала его «фараоном». Оонана объясняла, что это означает «правитель». Чёрный фараон. Чёрный правитель с юга. Зачем правителю быть торговцем?

— Ты единственный дурачок в деревне, который слушает её бредни. А теперь помоги мне столкнуть камень с крыши и откатить подальше от дома. Отец рассердится, если обнаружит его поутру, собираясь в поле.

— Не толкайся! Мой камень! Чёрный фараон дал мне! Не трогай!

— Говори тише. Все будут в ярости, если мы поднимем шум. Отлично. Оставайся здесь со своим камнем. Я опущу лестницу за собой. Сиди вместе с камнем и историями старой ведьмы. По велению камня можешь даже полетать на пару с тем торговцем, давай. Просто прыгни с крыши, взмахни руками, как ястреб крыльями, и ты упорхнёшь от меня.

Когда Уту отвоевал у Нанна небесный трон, Мардука не было видно. Когда мы все вышли наружу, чтобы закончить сбор урожая, мой полоумный брат и его камень уже исчезли. Я не узрел его ни на одной из крыш, примыкающих к нашему дому, и никто из соседей, выбирающихся из своих жилищ, не заметил ничего необычного.

Я окинул взором фасад нашего дома. Стену украшали только узкие, высоко расположенные окна. Отец опустил наружную лестницу, ведущую на крышу.