варом. Приступ продолжался с первого часа ночи до первого часа дня. В то время, как одни сражались на стенах, другие в храмах молились. И к утру враги со стыдом и с потерей стенобитных орудий и множества людей принуждены были отступить, хотя в обители оставалось уже весьма мало защитников 23.

Около того же времени преподобный Сергий исцелил одного больного старца в обители и притом сказал ему: «Не так гнусен мне смрад мирян, согрешающих блудом, как иноков, нерадящих о своем обещании; и под стенами обители моей всех пришедших врагов истреблю, и во обители моей нечисто и двоемысленно живущих погублю же, и со осквернившимися управлюсь».

Приметим здесь, как многообразно вдруг действовал чудотворец Сергий: и врагов устрашал, и находящихся в опасности ободрял, и болящих врачевал, и маловерных исправлял, и всех иноков поучал таким поучением, которое и ныне должно еще звучать в ушах наших 24.

При слухе об успехах Скопина-Шуйского Сапега удалился от монастыря, оставив под стенами несколько рот для наблюдения. Но после несчастной битвы под Калязином, разбитый еще раз князем Михаилом под Александровом 18 октября, принужден был возвратиться в свой лагерь. В это время спаситель отечества Скопин-Шуйский, для охранения монастыря, послал отряд в 900 человек. Наконец Валуев, посланный князем Михаилом с 500 человек для обозрения неприятеля, соединясь с прежде присланным отрядом, ударил на Сапегу; поляки и литовцы были опрокинуты в свои таборы, и лагерь их зажжен. Много было пролито крови на Красной горе, на пруде Келарском, на Волкуше и Клементьевском поле; но это уже в последний раз.

Наконец 12 января 1610 года Сапега обратился в бегство, почти 16 месяцев продержав монастырь в осаде без успеха; в продолжение недели иноки еще не решались верить, что враги оставили их навсегда; но 20 числа отправили старца Макария в Москву к царю с извещением о милости Божией и со святой водой, окропив ею наперед стены монастырские 25.

Дионисий архимандрит Троице-Сергиевой лавры

Архимандрит Иоасаф, старец, теплыми молитвами и попечительностью содействовавший спасению обители, утомленный бедами и опасностями, вскоре после окончания осады удалился в Пафнутиев монастырь, из которого взят был в настоятели Лавры. Но когда Пафнутиев монастырь взят был врагами, тогда вместе с прочими иноками умерщвлен и сей доблестный старец, которому напрасно грозил смертью Сапега в стенах Сергиева монастыря 26. Преемником его был преподобный Дионисий. Уроженец города Ржева, он в мире именовался Давидом; по желанию родителей вступил в супружество; «за благочестие» удостоен сана священства, но вскоре лишился супруги и вступил в Старицкий Богородичный монастырь; около 1605 года возведен в сан архимандрита того же монастыря. В Смутное время царя Василия Иоанновича Шуйского он особенно обратил на себя внимание Патриарха Гермогена, так что в последнее время неотлучно при нем находился 27. Царь имел в нем одного из ревностных защитников своего престола. Когда Иоасаф оставил Троицкую обитель, царь и Патриарх вверили управление ею преподобному Дионисию.

Обитель Сергиева, после продолжительной осады, требовала от своих властей ревностных забот для восстановления ее благосостояния, но бедствующее отечество призывало их еще к новым усилиям и пожертвованиями. Обитель предлагала кровь, пищу и врачевание лишенным крова и изувеченным от врагов. Архимандрит Дионисий убеждал братию и слуг монастырских служить бедствующим, кто чем может; приказал устроить странноприимные дома и больницы в подмонастырных слободах и селе Клементьеве. Братия согласилась довольствоваться на трапезе овсяным хлебом и водой, чтобы сберечь пшеницу и ржаной хлеб для раненых. По окрестным лесам и дорогам рассылаемы были люди собирать изнемогших от ран и мучений и приводить в обитель или погребать умерших. Старец Дорофей, келейник преподобного Дионисия, днем и ночью разносил от него больным и раненым платье, полотенца, деньги. Такое пособие страждущим оказывала обитель во все то время, около полутора лет, пока Москва боролась с поляками. Келарь Симон полагал в это время более 7000 умерших и до 500 оставшихся при обители во многих службах: по сему можно судить, как велико было число всех воспользовавшихся пособиями от обители.

Так действовали служители православной Церкви Русской в тяжкую годину искушения и гибели! Чистая и пламенная молитва, твердая вера, единодушные подвиги самоотвержения и мученичества могли ли не привлечь к себе всесильной помощи Бога-Спасителя, Который изрек некогда Своими устами: «Где двое или трое соберутся во Имя Мое, там и Я посреди их»? Без сомнения, Сам Господь-человеколюбец невидимо присутствовал посреди верных рабов Своих, когда они жертвовали всем, даже жизнью, для сохранения Православия, для спасения отечества. И теперь, при преобладании ляхов и изменников, как некогда под игом монголов, не человеческие силы удержали Россию от гибели: теперь, как и тогда, Церковь спасла государство!

Чтобы вполне убедиться в этой непреложной истине, бросим беглый взгляд на продолжение событий, описанных нами в предыдущей главе. По избрании Владислава на Русский престол, Дума боярская решилась призвать гетмана Жолкевского с польскими войсками и поручить врагам охранение столицы. Среди бояр, частью изменников, передавшихся ляхам, частью робких и своекорыстных, среди черни, объятой безначалием и развратом, бодрствовал на страже Церкви и отечества только один старец, ветхий и слабый телом, но несокрушимо-твердый духом – первосвятитель Гермоген. Зная (через Филарета и Голицына) намерения Сигизмунда и козни иезуитов, он разрешил всех от присяги польскому королевичу и разослал грамоты по городам, призывая православных на защиту веры и государства. Первый восстал по зову Патриарха и пошел к Москве со своей дружиной рязанский воевода Прокопий Ляпунов. Но не ему, прежнему слуге самозванца и заклятому врагу царя Василия, судил Промысл Божий спасти отечество: чистое дело требовало людей чистых 28.

Боярская Дума убеждала Патриарха успокоить народ, сильно взволнованный вестью о походе рязанцев. В особенности наглый изменник Михайло Салтыков требовал, чтобы Гермоген не позволял ополчаться Ляпунову. «Не велю, – отвечал Патриарх, – если увижу крещенного Владислава и ляхов, выходящих из Москвы; велю, если не будет того, и разрешаю всех от данной королевичу присяги». Салтыков в бешенстве выхватил нож; Гермоген осенил его крестным знамением и сказал громогласно: «Сие знамение против ножа твоего и да взыдет вечная клятва на главу твою!» И обратясь к князю Мстиславскому, который, по знатности рода, занимал первое место в Думе, тихо промолвил: «Ты начальный; тебе первому должно пострадать за веру и правду; но если соблазнишься кознями сатанинскими, то истребит Господь корень твой от земли живых и христианской кончины не сподобишься» 29. Между тем, по грамотам первосвятителя, один за другим поднимались города русские; народ Московский с нетерпением ждал избавителей и замышлял гибель