Стагфляция 1970-х гг. подорвала послевоенную веру в правительство как умелого «хозяйственника». Начиная с 1978 г. средний реальный доход в Канаде начал уменьшаться. Это явление не было столь заметно, поскольку одновременно выросло число семей с обоими работающими супругами и соответственно с двойным доходом. Однако по мере того как увеличивался процент разводов, таких семей становилось все меньше, а понятие «мать-одиночка» стало практически синонимом бедности. В США реформизм в стиле Нового курса потерял популярность даже среди демократов задолго до того, как в 1980 г. президентом был избран Рональд Рейган. В 1979 г. британские избиратели выбрали самое бескомпромиссное с 1920-х гг. консервативное правительство. Американцы последовали их примеру[527].

В Канаде сочетание тревог и личных интересов также остудило либеральный оптимизм послевоенных лет. Дети, родившиеся во время беби-бума, выросли и превратились в «большое поколение» эгоистичных потребителей. Поддержание хорошей физической формы и здоровья превратилось в индустрию. От того, что общественное мнение выступило против курения, пострадали производители сигарет и выращивавшие табак фермеры. Потребители среднего возраста переключились на вино и экзотические сорта пива. Садиться за руль под хмельком стало позорным. Сторонники и противники абортов отстаивали свои позиции без жалости или снисхождения к противнику. Консерваторы требовали ужесточить школьные программы и экзамены, обуздать радикальные убеждения и (безуспешно) вернуть смертную казнь, которую Канада отменила в 1964 г. Феминистки спорили, что важнее — порнография или полная свобода слова. Студенты в 1980-х гг. поддерживали консервативные идеи, боролись за хорошие оценки и выбирали программы обучения, ориентированные на карьеру. Опросы общественного мнения показывали, что своим злейшим врагом канадцы считали «Большое правительство»[528], не намного лучше относясь и к «Большим профсоюзам». Одна из немногих успешных правительственных инициатив 1970-х гг. распространилась по Канаде в 1980-е гг. Лотереи, запущенные как «добровольный налог» Жаном Драпо, которому нужно было откуда-то брать деньги для своих олимпийских амбиций, создали «мгновенных» миллионеров и «карманный» политический капитал для провинциальных правительств. Послевоенная вера в то, что усердный труд вкупе с экономическим ростом способны исполнить любую разумную мечту, переросла в молитвы об удаче в общенациональном «Лото 6 из 49» и выигрыше в 10 млн долл. и больше.

В Квебеке результаты референдума 1980 г., казалось, похоронили национализм. Когда после поражения на переговорах о конституции Левек во всеуслышание сокрушался по поводу предательства, насмешек ему перепадало ничуть не меньше, чем сочувствия. В действительности сепаратистскую идею подорвал его же собственный языковой закон № 101. Кого могло тревожить преобладание английского языка, когда сам язык практически исчез из поля зрения, а рабочее место отъезжающего англоговорящего жителя мог занять любой честолюбивый франкоговорящий квебекец? Языком делового общения в Монреале стал французский, а вот идеология администрации осталась такой же консервативной. Приняв секуляризм и демократический социализм, лидеры общественного мнения Квебека теперь утверждали, что обрели вкус к бизнесу. Сама КП все больше напоминала старый Национальный союз. Снова придя к власти в 1981 г., после того как квебекцы опять забаллотировали либералов, на сей раз во главе с нехаризматичным Клодом Райяном; эта партия отреагировала на экономический спад, лишив государственных служащих щедрого повышения заработной платы, которым привлекла их перед референдумом. Учителям и чиновникам, некогда составлявшим активное ядро сепаратистского движения, не приходилось ждать поблажек от либералов.

В Оттаве, наоборот, переизбрали либералов, которые поначалу не обращали внимания на правый уклон. Сами они возлагали ответственность за поражение партии в 1979 г. на монетаризм правительства и сокращение социальных программ. Пока Трюдо со своими конституционными планами настойчиво шел к цели, его коллеги пытались выполнить предвыборные обещания о налоговой реформе и «внутриканадской» энергетической политике. Министр финансов Аллан Мак-Икен использовал свой первый бюджет для того, чтобы заблокировать длинный список прежде неприкосновенных лазеек в налоговом законодательстве. К грубым ошибкам Джо Кларка можно отнести угрозу закрыть «Петро-Кэнэда» — нефтяную компанию, принадлежащую правительству. У избирателей на Востоке страны популярностью пользовалось любое контролируемое канадцами предприятие, которое могло бы защитить их от арабов, Альберты и компании «Эссо». Когда в конце 1981 г. Трюдо объявил о начале реализации Национальной энергетической программы (НЭП), «Петро-Кэнэда» стала лидером в гонке за удержание предприятий отрасли в канадской собственности, самостоятельность и отмену налоговых льгот, которые ранее пополняли казну нефтяных компаний. Правительство намеревалось само финансировать разработку шельфовых месторождений на всем протяжении от моря Бофорта до нефтяного поля Иберния, расположенного к юго-востоку от Ньюфаундленда, одновременно участвуя в разведке новых залежей.

Десятью годами ранее и налоговая реформа, и НЭП, возможно, могли бы иметь успех, но в 1981 г. они вызвали взрыв возмущения на Западе страны, а также среди влиятельных бизнесменов. После целой серии яростных нападок правительство поспешно вернуло большинство отмененных налоговых лазеек и забыло о реформе. Однако с НЭП Оттава сохраняла твердость. Ожидая обвала цен на нефть, после того как в 1979 г. они выросли втрое, премьер Альберты Питер Лоухид закрыл два гигантских проекта по разработке нефтеносных песков и вдвое сократил поставки нефти и нефтепродуктов в Восточную Канаду. К осени 1982 г. Оттава все же договорилась с Эдмонтоном, хотя интересы нефтяных компаний не были приняты в расчет. Тогда их руководители закрыли инвестиционные программы, перевели свои капиталы в США, где при Рейгане им обеспечивались более благоприятные условия, и напомнили Вашингтону о том, как дурно обошлись с ними в Канаде. Из сотен канадских компаний, возникших или разросшихся на волне нефтяного бума, одни вообще закрылись, а другие перенесли свои буровые установки на юг в надежде на американский бизнес. Соблазнившись рассказами о богатствах Альберты, туда широким потоком хлынули рабочие с Востока Канады, но вскоре они развернулись и отправились назад. Другие остались, чтобы присоединиться к армии местных безработных. В 1979 г. Альберта гордилась практически полной занятостью населения — 96,3 %. К 1983 г. работу искал уже каждый десятый трудоспособный житель провинции. Западный бум закончился. Обозленные жители Альберты знали, кого в этом винить.

А винить нужно было не столько НЭП, сколько спад, покончивший с нефтяным бумом. Мировые цены на нефть поползли вниз, несмотря на все усилия ОПЕК. Внес свою лепту и протекционизм новых торговых блоков, усугублявший бедность стран Третьего мира, и паника, которую сеяли банкиры, неблагоразумно раздавшие слишком много кредитов. Из-за высоких процентных ставок инфляция в Канаде росла, пока в 1981 г. не достигла послевоенного уровня в 22,5 %. После этого — на фоне банкротств, массовой безработицы и разваливающейся экономики страны — ставки упали. Заметили это немногие. В 1979 г. работу искали 836 тыс. канадцев, большинство из них проживали в Квебеке и Атлантических провинциях. К 1982 г. среднемесячная численность безработных уже составляла 1314 тыс. человек, и неуклонно увеличивалась. У одной пятой потенциальных работников моложе