именно западные радикалы защищали ностальгические представления о жизни сельской общины, в то время как проживавшие в прериях политики правого крыла требовали радикальных перемен. Нигде перемены не были так очевидны, как в главной отрасли Запада — сельском хозяйстве. Основой производства оставалась семейная ферма, но техника и производительность превращали ее в доходное миллионное предприятие, которое занимало тысячи акров. Успех зависел от научной и финансовой компетентности, а также от традиционного взаимодействия с природой и тяжелой работы. Главной культурой оставалась, конечно, пшеница, но мудрые фермеры всегда выращивали еще что-то: канолу[512], лен и, когда позволяли климат и ирригация, овощи. Появление гигантских ферм привело к сокращению численности сельского населения: после войны 750 тыс. жителей прерий оставили землю. Привычная инфраструктура гужевой эпохи — деревни, железнодорожные магистрали, элеваторы — ушла в прошлое. Больше не было пейзажей, где на территории в пределах 15 миль тянулись бесконечные упряжки лошадей, влекущих доверху груженные телеги. В 1933 г. над ровным горизонтом прерий возвышалось 5758 огромных элеваторов, к 1978 г. почти половина из них исчезла. В 1940–1980 гг. доля сельских жителей в населении прерий упала с 60 до 30 %.

К 1970-м гг. доминировавшее ранее в прериях сельское хозяйство потеснили другие отрасли. Население Виннипега, Реджайны и Саскатуна увеличилось более чем вдвое; на волне доходов от добычи нефти и газа число жителей Калгари и Эдмонтона выросло в семь раз — до 800 тыс. человек в каждом. К 1981 г. они обогнали Виннипег, превратившись в конкурирующие региональные центры. По другую сторону Скалистых гор экономический рост Запада и тихоокеанские рынки превратили Ванкувер в крупный город с населением более 1 млн человек. Все это стало возможным благодаря расширению ассортимента продукции, не имеющей никакого отношения к сельскому хозяйству и связанным с ним отраслям промышленности. До 1947 г. Альберта поставляла приблизительно 10 % канадского газа и нефти. Открытие крупного нефтяного месторождения в Ледюке принесло миллиарды долларов инвестиций, не в последнюю очередь благодаря транснациональным корпорациям, которые контролировали всю нефтедобывающую промышленность западного мира. К 1970 г. нефтедобыча в Альберте вполне могла бы насытить весь канадский рынок, хотя экономически целесообразнее было экспортировать нефть в Соединенные Штаты. Соседние с Альбертой провинции старались от нее не отставать. Саскатун объявил себя мировой столицей поташа; Реджайна гордилась сталелитейным комплексом, удовлетворяющим потребности трубопроводов региона; в Манитобе говорить о диверсификации позволяли никелевые шахты в Томпсоне и Линн-Лейке.

Политическая жизнь расположенных в прериях провинций была привязана к стратегиям развития. Заявление о том, что консерваторов Манитобы обманули при разработке в Те-Пас лесопромышленного комплекса с иностранным участием, в 1969 г. помогло НДП прийти к власти. Свою роль в ее победе сыграло и сопротивление амбициозному проекту гидростанции на реке Нельсон, оказанное индейцами и группами защитников окружающей среды. Непрерывные дебаты о ресурсах способствовали поражению НДП в 1977 г. и позднее проигрышу «воскресших» тори в 1982 г. В Саскачеване сокращение численности сельского населения помогло в 1964 г. «свалить» ФКС; твердое намерение контролировать производство поташа в провинции вернуло к власти НДП в 1971 г. В том же году Питер Лоухид покончил с правлением Партии «Социального кредита» в Альберте, ясно сформулировав озабоченность провинции ее отдаленным будущим, когда нефть и природный газ закончатся. Богатство не заставило жителей прерий забыть Великую депрессию или их собственную уязвимость как производителей сырья.

Со стороны Лоухид с его «футбольным» прошлым и адвокатской практикой в Калгари[513], казалось, был совсем не похож на своего саскачеванского коллегу Аллана Блейкни с его вкрадчивыми социалистическими речами. Конечно, нефтяные магнаты предпочитали свободный стиль Эдмонтона регулированию и осторожности Реджайны. Общим же у обеих этих провинций и большей части канадского Запада было твердое намерение самостоятельно управлять своими природными ресурсами и по возможности своей экономической судьбой. Ничто в истории жителей западных регионов не могло убедить их в том, что в Оттаве и Торонто их интересы защищают эффективнее, чем в Нью-Йорке или Хьюстоне.

Вмешательство Трюдо в нефтяной ценовой шок 1973 г., несомненно, имело смысл в Восточной Канаде. Почему канадцы должны страдать от иностранных картелей, когда у страны достаточно собственной нефти, чтобы не зависеть от махинаций ОПЕК? В том, чтобы обложить налогом экспорт электроэнергии в Соединенные Штаты с целью субсидировать потребителей, временно зависящих от поставок ОПЕК, не было никакой несправедливости по отношению к американцам или жителям Альберты, хотя это и выглядело, особенно в глазах квебекцев, демонстративной отменой некоторых реальных льгот, которые им давало пребывание в Конфедерации. И почему именно Альберте должны доставаться прибыли от новых мировых цен, когда они явились результатом чудовищного международного вымогательства? Выгоду из нефтяной политики, которая сделала Канаду самостоятельной, может извлечь вся страна. Сама же Альберта пусть примет участие в миллиардном проекте по извлечению годного к употреблению топлива из обширных залежей нефтеносных песков около Форта Макмюррей, а также получит доступ к новым квебекским рынкам. Активизация нефтеразведки на фронтире и создание государственной нефтяной корпорации «Петро-Кэнэда» должны были стать разумным выходом как для Востока, так и для Запада.

Должны были, но не стали. Разъяренные жители Запада утверждали, что Оттава никогда не вмешивалась, чтобы защитить их от высоких мировых цен на автомобили, одежду или что-то иное, изготовляемое в Онтарио или Квебеке. Сдерживание цен на истощающиеся ресурсы отнимало у грядущих поколений деньги, которые могли бы в противном случае потоком течь в Фонд «Наследие Альберты» и Фонд «Наследие Саскачевана». Без иностранных инвестиций на Западе не было бы никакой энергетики. Пик добычи из разведанных месторождений уже был пройден. Искать нефть в слабоизученных районах было грандиозной авантюрой, а транспортировка ее оттуда представлялась делом почти фантастическим. Нелепость надежд Оттавы особенно бросилась в глаза, когда планы протянуть через долину реки Маккензи трубопровод, чтобы транспортировать природный газ и затем нефть с побережья Северного Ледовитого океана в Альберту, были сорваны, после того как королевская комиссия под руководством судьи Томаса Бергера поддержала возражения групп проживавшего на севере коренного населения и их сторонников на юге. Инуиты и денé (самоназвания народностей, вытеснившие прежние, пришедшие от белых термины «эскимосы» и «индейцы») внезапно обнаружили у себя в руках рычаги давления, с помощью которых они могли приостановить развитие Севера, пока не будут удовлетворены их собственные политические и территориальные требования, идущие вразрез с планами Оттавы. Пока коренное население требовало контроля над ресурсной политикой на Севере, правительства прерийных провинций боролись за сохранение полномочий, которые им с таким трудом достались в 1930 г. Правительство Саскачевана солидаризировалось с консерваторами Альберты, когда правительство Пьера Эллиота Трюдо попыталось воспротивиться планам НДП по национализации производства поташа в провинции.

Открытие богатых шельфовых месторождений нефти в Атлантике способствовало переходу в лагерь противников Оттавы даже