Эбергард очень рад был увидеть маленького Иоганна; мальчик сильно соскучился по нему.

Под руководством хороших врачей Иоганн стал говорить понятнее, и не вызывало никаких сомнений, что, развившись умственно и телесно, он доставит князю много приятных часов общения с собой.

Тринадцатилетний мальчик с большим вниманием слушал рассказы Сандока о том, как «масса Эбергард» вызволял свою дочь из страшной подземной камеры, и попросил разрешения ухаживать за больной. Трогательно было видеть, как мальчик на цыпочках подходил к ней и подавал питье.

Эбергард еще больше полюбил его за это и уделял ему много внимания.

Прошло несколько месяцев, и Маргарита, наконец, поправилась настолько, что вполне могла уже осознать свое нынешнее счастливое состояние. Однако пережитые страдания не стерлись из ее памяти.

Она была глубоко удручена, чувствовала неодолимую потребность высказаться, и для нее большим благом была возможность рассказывать отцу историю своей жизни.

Она ничего не скрывала, в порыве саморазоблачения открыла ему всю свою душу, и Эбергард, сколько мог, утешал и ободрял ее. Но когда Маргарита поведала, сколько горя причинил ей принц Вольдемар, князем овладела глубокая грусть и он закрыл лицо руками. Он подумал, что над его семьей тяготеет злой рок и прошлому дочери не будет искупления!

Рассказала Маргарита и о своем ночном бегстве, о том, как безжалостный Шлеве вытолкал ее с веранды.

– Я лишилась рассудка от отчаянья, – рассказывала она. – В этом ужасном положении я совершила страшный поступок… в полубреду бросила своих детей… а ночь была морозная… и я сама лишилась чувств. Когда я пришла в себя и вспомнила, что произошло, то поспешила к тому месту, где оставила детей, но нашла только одного ребенка. В отчаянье я бросилась на поиски, но все напрасно, моего мальчика мне не суждено было найти… Я с жаром прижала к сердцу маленькое существо, оставшееся у меня. Это Бог оказал свою милость мне, грешнице, возвратив девочку…

– Несчастная страдалица! – прошептал Эбергард, потрясенный рассказом дочери о своей жизни, которая могла сложиться совсем иначе и протекать спокойно и безмятежно. – Где же оставила ты второго ребенка, которого возвратил тебе Бог?

– Окруженная опасностями, преследуемая врагами, всеми покинутая и беспомощная, с борьбой отняв девочку у диких зверей, готовых разорвать ее и меня, я отдала ее в воспитательный дом…

– В воспитательный дом?! – воскликнул Эбергард. – О горе, так она потеряна для нас! Как можно среди такого множества детей найти ту, которая принадлежит нам?

В глазах Маргариты заблистали слезы. Она опустилась на колени перед отцом, назвавшим ее ребенка также и своим. Эти слова подействовали на нее лучше всяких лекарств.

– Принадлежит… нам? – повторила она дрожащим голосом и горячо поцеловала руку отца.

Эбергард привлек дочь к себе и поцеловал в лоб.

– Да, Маргарита, дитя мое! Все, что касается – тебя, отныне касается и меня. Я хочу делить с тобой и горе, и радость – все, что ниспошлет Бог; я готов на все, лишь бы осветить твою жизнь и дать мир и спокойствие твоему бедному сердцу.

– Твоя любовь поддерживает меня, отец! Я была грешницей, покинутой Богом, я поверила клятвам Вольдемара, я жаждала любви и думала найти ее в нем…

– И он обманул тебя?… Бедное дитя, не ты первая, не ты последняя.

– Нет, отец, прости ему, он не виноват.

– Как, ты просишь за него? Возможно ли это, Маргарита? Может быть, ты до сих пор любишь принца?

– Да, отец, я люблю его, потому что в том, что произошло со мной, он не виноват.

– Отринь эту любовь, дочь моя, забудь его! Это грешная любовь!

– Хорошо, отец. Кто в своей жизни столько выстрадал и перенес, как я, тот на пути к раскаянию может отринуть последнее, лучшее утешение… Что ж, теперь я и этого лишилась, везде пусто и темно! Будь по-твоему, отец, руководи мною, а я буду исполнять твои требования без ропота и возражений. Ты лучше всех знаешь, что нужно твоей бедной дочери. Мои уста никогда больше не произнесут имени этого человека, бывшего когда-то моим кумиром; я заставлю себя разлюбить его; это тяжелое испытание, отец, самое ужасное лишение, которое только в состоянии перенести человеческое сердце, но твоя воля будет исполнена.

– Я вижу в этом твое спасение, – проговорил князь, заключая Маргариту в свои объятия.

– Мое спасение, отец? Единственное благодеяние, которое можно мне оказать, это возвратить мне мою дорогую дочь, подкинутую мною в воспитательный дом. Ты назвал ее нашим ребенком – услади же горечь моей жизни, доверши свои благодеяния, найдя ее и возвратив мне. Тебе легко будет сделать это, потому что Бог отметил ее: на плече девочки отпечатаны пальцы злодея, в ту ужасную ночь столкнувшего меня с веранды.

– Я найду ее, – твердо сказал Эбергард. – А о другом ребенке ты ничего не знаешь?

– Нет, отец. Все мои розыски не имели успеха. Или он умер, или какой-нибудь сострадательный человек подобрал его на дороге. Бог правосуден! Явив однажды свою милость, он тут же строго наказал меня, лишив сына, и вся жизнь моя пройдет теперь в раскаянье. Руководимая тобой, я все перенесу и исполню! Но одного только ты не сможешь мне запретить, отец…

– Говори, Маргарита.

– Думать о Вольдемаре и молиться за него; это будет для меня благодеянием.

Эбергард был глубоко тронут столь сильной любовью.

– Я не могу тебе этого запретить, но надеюсь, что молитва поможет тебе забыть его! Ты не должна более видеть его. Это было бы новым несчастьем после всего, что случилось.

– Я, кажется, понимаю тебя, отец, – проговорила с грустью Маргарита, – я постараюсь перебороть себя, но поторопись найти мою дочь. Тогда Бог поможет мне и утешит меня.

– Я сделаю все, чтобы облегчить твое горе и даровать тебе спокойствие.

– Благодарю за все, отец! Поддержи меня своей любовью, научи переносить тяжелые минуты жизни! Ты указываешь путь к миру кающейся, и эта кающаяся – твоя дочь!

Князь Монте-Веро с истинно отцовской любовью прижал плачущую дочь к своему сердцу; он надеялся, что вскоре сможет увезти ее в заокеанскую страну, где она вполне выздоровеет душой и телом.

XIV. Родимое пятно

Миновало еще несколько недель.

В Париже снег выпадал редко и зима проявляла себя лишь сильными ветрами и дождями. Но Берлин, куда отправился князь Монте-Веро, был весь в снегу, и морозы свирепствовали, как никогда.

Вокруг монастыря Гейлигштейн, находившегося в нескольких милях от столицы, простирались поля, укрытые снегом. Сам монастырь располагался у подножья горы, покрытой лесом. Его высокая колокольня виднелась издалека.

Летом, среди пышной зелени, монастырь радовал