— Нечего ему у вас делать. У меня вон полдома пустые. Сын давно в армии. Отдам твоему товарищу Филиппову кровать. Покойнее будет. А то твоя теща заговорит до смерти!..

— Да я ж к матери своей его!..

— А та тоже не лучше! Тоже язычок… Пойдемте ко мне, Алексей Романыч. Самовар сейчас поставлю, чайком угощу, хватит самогонище-то лакать на этой свадьбе. Пускай без нас повеселятся!

Уже за Фениным столом, отхлебывая горячий чай, явно подражая хозяйке, из блюдца, Чигирев еще раз отрекомендовался:

— Я инженер по мелиорации, хозяюшка… простите, никогда не могу запомнить имени при первом знакомстве… как вас величать?

— Феня. Федосья Леонтьевна Угрюмова… По поливному делу, значит, вы? — сказала Феня. — Это хорошо. Измучились мы с засухой. А с другой стороны, и болот у нас хватает. Неплохо бы осушить какие…

Авдей поднял глаза на Феню, с удивлением слушая: откуда, мол, ей ведомы незнакомые эти слова — «мелиорация», «ирригация»?

Чигирев между тем пояснял:

— Пощупаю вот глазами вашу речку — погляжу, где плотину возводить.

— Она не баба, наша речка, чтоб ее щупали, — неожиданно грубо и поспешно сказал Авдей, нацелившись перевести разговор на иной лад. — Ты там, Феня, погляди, может, что горяченькое отыщется в твоей печке?

После Тишкиной свадьбы в животе что-то урчит, от пустоты, должно… Так что погляди там…

— Обождешь, — тихо, но властно осадила его Феня. — Дома у себя командуй. — Переменив мгновенно суровость на приветливость на своем и при улыбке строговатом лице, она вновь обратилась к инженеру: — Плотинешка и раньше, была, три мельницы крутила, да забросили в войну. А вот не знаю, хватит ли для наших полей и лугов воды в речке Баланде?.. У нас ведь шесть тысяч гектаров одной пахотной, а потом огороды, колхозные и индивидуальные…

«Индивидуальные»! — думал про себя Авдей. — И откуда она только нахваталась таких мудреных словечек! Скажи на милость! Это с ее-то тремя классами!» А сам глядел на Феню вроде уж другими глазами, не в силах сдержать невольного восхищения ею. Видел, что и его фронтовой товарищ смотрел на нее так же, и, обожженный остреньким и стыдным огоньком вспыхнувшей внезапно ревности, хмурился.

Чигирев тем временем уже рассматривал фотографию Филиппа, принесенную хозяйкой из горницы.

— Неужели у вас такой сын?

— Такой. А вы что… думали, что я молоденькая? У меня уже внучонок есть. Я уж бабушка! — Феня глянула на набычившегося Авдея, улыбнулась кривой, мстительной улыбкой.

— Сколько же вам лет? — спросил гость, с удивленным восхищением оглядывая ладную, подобранную фигуру хозяйки.

— Кто же спрашивает об этом женщину?..

— Ах, ну да… Прошу прощения, Федосья Леонтьевна.

Когда совсем стемнело, Авдей вновь предложил:

— Может быть, все-таки к нам… ко мне пойдешь, Леша?.. — И умолк, прихлопнутый горячим, презлющим Фениным взглядом.

— Ему тут будет лучше, — сказала она вызывающей Авдей ушел, а несколькими часами позже вновь оказался у Фениной избы, подходил на цыпочках то к одному окну, то к другому, прижимался потным лбом к стеклам, пытаясь разглядеть, что там, внутри.

— Занавесились… — сдавленно прошептал он.

За этим занятием его и увидела ступившая из-за калитки хозяйка. Тихо подошла сзади, спросила так же тихо и вроде бы спокойно:

— И тебе не стыдно?

Авдей вздрогнул, но быстро оправился. Сказал:

— А ты, знать, сладкий сон моего дружка охраняешь?

— Охраняю и спасибо тебе говорю. Это ведь ты его для меня отыскал. Да еще с доставкой на дом! Так что…

— Он где? — в ярости закричал Авдей.

— Не ори. Человек устал с дороги, спит. Разбудишь еще.

Страшно выругавшись, Авдей скаканул куда-то в сторону и скрылся, сгинул в темноте.

Феня глядела туда, Где он пропал, а плечи ее сами собой уже начинали вздрагивать. И в темноте не понять — от чего: от смеха ли или от рыдания.

А в сельсовете, на раскладушке, закинув руки за голову, буравил потолок широко раскрытыми, не поддающимися сну глазами Чигирев.

«Вот бабы! — думал он, растерянно и чуток пристыженно улыбаясь в темноте. — Пойми ты их! Сперва оставляла, а как только Авдей ушел, спровадила и меня. Характерец, похоже, у этой Федосьи — ой-ой-ой!»

Он так и не знал, удалось ли ему уснуть хотя бы на час, когда в сельский Совет ворвался Авдей, в бешеной радости подхватил раскладушку, вытряхнул из нее товарища прямо на пол, упал на него, мял, хохоча, таскал, поглупевший от счастья:

— Чертушка! Вот, оказывается, ты где?.. Санька Шпич, спасибо, указал. А я, болван, подумал было о тебе Такое!.. Дай мне в морду, Алешка! Слышь, дай! Ей-богу, не осерчаю! Заслужил… Ну, вставай, пошли… Феня завтракать приглашает!

— Да рано ведь еще!.. И что же ты к себе не зовешь?

— А я к себе и зову. Ну что ты уставился на меня? Сразу все хочешь узнать? Не пытайся, друг. Жизнь такого накрутила, что не скоро выпутаешься… Ну, пошли!

— А ты, Авдей, пытался выпутаться? — спросил Чигирев, начавший что-то понимать; он уже поднялся и поправлял на себе костюм.

— Пытался. Да война, видать, очень хитро запутала все.

Опять война? Во всем ее виним. Пора бы, кажется, оставить ее в покое и в себе поискать причины.

Авдей заговорил быстро, необычайно серьезно:

— Мы-то, Леша, и оставили бы ее в покое, да она нас что-то не оставляет…

— Философ.

— Поневоле будешь философом, — сказал Авдей, ведя товарища к входной двери.

35

Все как будто установилось, утряслось и в доме и на душе Фени Угрюмовой: Авдей снова вернулся, и теперь — она была уверена в этом — навсегда; даже Наденка не питала никаких уже иллюзий на его счет — покрыв долги в колхозной кассе, укатила в город, не оставив, впрочем, своего согласия на развод, но это уж для того только, чтобы чем-нибудь да досадить своей сопернице; Фене, однако ж, и не нужен был формальный брак, ей и без казенной гербовой бумажки хорошо было с Авдеем, ко всему она еще и стыдилась в свои-то лета идти под венец, то есть в загс, в районный Дворец бракосочетания, составлявший предмет особой гордости предисполкома Михаила Николаевича Воропаева и секретаря райкома Владимира Григорьевича Кустовца, потому что их совместными усилиями была выхлопотана смета на возведение дворца (должно, пожалуй, заметить, что выделенных им средств хватило бы разве что на фундамент; выручил, однако, шеф, «богатый дядюшка», коим оказался Лелекин со своим процветающим и развивающимся заводом резинотехнических изделий, недавно ставшим предприятием коммунистического труда). Феню, повторяем, вполне устраивало то, что Авдей был с нею, рядом, что по ночам она чувствовала на своей руке его