Наши путешественники спустились вниз по острым, мшистым обломкам и скоро очутились в тени хвощей, каламитов и древовидных папоротников, перемежающихся там и сям жалкими экземплярами лепидодендронов.

Это была скупая тень, так как папоротников было немного; тем не менее, путешественников охватило давно не изведанное чувство блаженства, когда они опустились на мягкий влажный мох.

Вблизи грелись на солнце несколько сонных гадов. Они были покрыты толстой, жесткой кожей, полопавшейся местами, вероятно, от старости, и напоминали отчасти больших ящериц, отчасти крокодилов. Апатичные, отвратительные, они лежали в непринужденных, небрежных позах.

– Мы уже скоро будем в наших краях, – воскликнул Станислав, указывая на деревья – Здесь уже попадаются сосны и ели.

– Это не сосны и не ели, – сказал профессор, – это вальхии и ульмании. Благодаря этим деревьям можно, наконец, понять, где мы находимся. Нас окружает диас. Со вчерашнего дня земля немного состарилась. Поглядите только на эти фантастические группы скал! Это остатки осадочных пластов. С течением времени воды размыли их и низвели до уровня лежащей перед нами равнины. Между тем когда-то поверхность их была там, где высятся теперь кое-где острые выступы скал. Время, потребовавшееся для такого превращения, незначительно в сравнении со временем, отделяющим нас от мира, виденного вчера.

– И, несмотря на это, вы говорите, что земля только немного состарилась со вчерашнего дня.

– Конечно! В жизни земли подобные периоды равны нулю. Даже растения, как видите, мало изменились. Правда, здесь нет сигилларий и некоторых других растений каменноугольного периода, но хвощи здесь даже красивее; не вымерли также еще лепидодендроны и каламиты. Мы видели здесь и земноводных, – в меньшем, правда, количестве, но пройдет еще много времени, пока они уступят пальму первенства новым видам.

В эту минуту один из неподвижных до того гадов высоко поднял голову, лениво оглянулся налево, медленно повел глазами, затем повернул голову направо и словно замер в этой позе. Наконец, он протяжно зевнул, показав белую, чуть-чуть только окрашенную пасть, и вновь погрузился в дрему.

– А поглядите-ка на это животное, покрытое чешуей, – сказал профессор, указывая на другого дремлющего гада. – Это самый юный сын земли, славный отпрыск земноводных предыдущего периода, лабиринтодонтов. Этот будет все крепнуть и в скором времени займет первое место среди позвоночных животных.

– Что же это за особа? – спросил лорд.

– Это протерозавр, первое пресмыкающееся. Он совмещает в себе черты ящериц, черепах и крокодилов. Из его рода произойдет значительное количество важных в истории земли пород, а когда-нибудь, в далеком будущем, от его потомков поведут свой род пестрые, веселые птички.

– Ого! Важная, значит, персона! – заметил лорд Кэдоган. – Когда подумаешь только, что видишь перед собой прадеда прелестного соловья, миленьких ласточек, великолепных орлов…

– Вкусных фазанов и жирных гусей… – прибавил Станислав.

– Как теперь не признать, что в жилах этого чудовища течет благородная кровь? – мечтательно произнес лорд Кэдоган. – Скажите, пожалуйста, профессор: если я не ошибаюсь, лягушки также в родстве с этим про… проте… протерозавром?

– Конечно, они могут постольку считать себя с ним в родстве, поскольку им дает на это право общее происхождение от лабиринтодонтов, – ответил геолог.

– А змеи? Это также их родственники? – спросил в свою очередь Станислав.

– С ними они будут в более близком родстве.

– Отчего же это «будут»?

– Оттого, что змей еще нет. Но почему это тебя так интересует, Станислав?

– Да так просто, – Станислав пожал плечами. – Дело в том, что мне пришел на память аист.

– Аист? Какое же отношение он имеет к нашему разговору?

– Да вот какое. Беда с ним, когда он видит своих «родственников» – лягушек. Ведь вы говорите, что он в родстве с ними! И вот вместо того, чтобы оказывать им почтение, он их всячески преследует.

Профессор Браннич покачал головой.

– Что же тут удивительного? Если птицы истребляют птиц, насекомые насекомых и так далее, то отчего бы аист станет щадить лягушку?

Разговор их прекратило появление огромного лабиринтодонта. Он медленно волочил свое отвратительное, блестящее на солнце тело. Большие глаза его, оживлявшие громадную голову, сверкали, как смарагды. Походка его казалась неестественной.

Когда животное немного приблизилось, путешественники заметили, что оно двигается только на трех лапах, так как четвертая была очень мала. Какой-то несчастный случай лишил его ноги. Если бы оно было высшим существом – птицей, например, или млекопитающим, – то навсегда осталось бы калекой. Но у гадов поврежденные органы быстро восстанавливаются. Маленькая лапка, по-видимому, заменила оторванную или искалеченную и мало-помалу должна была дорасти до величины утраченной.

Лорд Кэдоган, желая, как всегда, быть оригинальным, пожелал обстоятельно рассмотреть эту недоразвившуюся лапу и смело подошел к чудовищу. Профессор хотел было предостеречь его, но в это мгновенье лорд изумленно вскрикнул.

И было чему удивляться!

Весь бок животного оказался израненным и окровавленным, из огромной раны с одной стороны пузырьками выходил воздух из поврежденного легкого, а с другой выползали внутренности. Рана не была свежей, но еще не гноилась. Нельзя было смотреть на это без отвращения и ужаса.

– И откуда только у него еще сил хватает ползать? – сказал Станислав, отворачиваясь от ужасного зрелища.

– Если принять во внимание выносливость гадов, то рана эта еще не очень тяжела и может зажить, – заметить геолог.

– Быть не может!

– Ведь наши лягушки и саламандры выходят же невредимыми из огня – отчего ты не можешь допустить хотя бы такую же выносливость у их праотцов? Нервы у них малочувствительны, крошечный недоразвитый мозг воспринимает лишь самые грубые впечатления, и страдают они гораздо меньше, нежели мы думаем, судя по вашей впечатлительности. Даже самые тяжелые ранения кончаются у этих тварей вполне благополучно. Поверь: если бы данное чудовище, кишками которого уже наелись другие, нашло бы сейчас какую-нибудь добычу, то нелегко уступило бы ее сопернику…

Тем временем небо окрасилось в синевато-свинцовый цвет, и легкое, но продолжительное сотрясение вдруг всколыхнуло землю. Будь это в городе, можно было бы подумать, что тяжело груженый воз проехал по мостовой. Через несколько секунд сотрясение, сопровождаемое грохотом, повторилось с удвоенной силой.

Внимательно прислушивающийся геолог побледнел, но тотчас же овладел собой.

– Следует ждать какого-нибудь сюрприза, – проговорил он, стараясь придать себе спокойный вид.

– Лишь бы только он не был последним в нашей жизни, – пробормотал англичанин.

Геолог кивнул.