— Клюквин приехал! — закричал кто-то из ребят. Все сорвались с мест, окружили меня, начали расспрашивать. Девчонки, как полагается, успели сочинить небылицы. Откуда-то услышали, что меня привезли в отдельном вагоне с двумя милиционерами. Некоторые ребята мне завидовали, а Гурика называли настоящим героем. Но вот в класс вошла Натка Черепанова, и сразу стало тихо. Девчонки быстро расселись за парты, принялись шептаться.

Натка прошла мимо меня, высоко задрав голову, не взглянула, только фыркнула. Тут Петя Тарасов спросил ее, почему до сих пор не вывесили «Кляксу» и куда смотрит она, как председатель совета отряда. Натка заявила, что листок будет готов к концу занятий.

После первого урока Натка вместе с Петей Тарасовым куда-то скрылись, наверное, в учительскую, а скорее всего к школьной пионервожатой советоваться, как им поступить со мной. Они вернулись к самому звонку, недовольные и расстроенные. Петя все приглаживал свои кудри, а Натка покусывала носовой платок, зажатый в кулаке. Весь второй урок они о чем-то шептались, спорили и, кажется, поссорились. А в большую перемену, когда я смотрел в окно, ко мне подошел Петя Тарасов. Он покашлял над моим ухом, потом сообщил очень интересную вещь. Оказывается, Натка сегодня чуть-чуть не отморозила себе нос, пока бежала в школу. Она жила очень далеко, почти на окраине города.

— Ты, чудак-рыбак, наверное, сейчас стоишь и думаешь, что поступил очень умно? — вдруг спросил Петя с улыбочкой.— Наверное, воображаешь себя героем?

Я огрызнулся, попросил, чтобы он оставил меня в покое, и сказал, что если ему мало места, то могу отойти. Но Петя сказал, что места ему вполне достаточно, а только он хочет поговорить со мной по душам, как староста класса.

— Видишь ли, Клюквин, — начал он, смотря поверх моей головы. — Я бы не стал с тобой толковать. Мне наплевать на тебя, бегай себе на здоровье. Но ты смущаешь других ребят. А вдруг возьмут и все из класса разбегутся по твоему примеру?

— Если дураки, то пусть бегут,— буркнул я и тут же спохватился, сообразив, что спорол настоящую глупость.

— Наконец-то признался!—торжествующе сказал Петя и оглянулся.

Натка тут как тут. Спрятав по привычке руки под фартуком, она остановилась около нас, усмехнулась.

— Если бы ты был пионер, Клюквин, — начала она,— то мы наверняка исключили бы тебя из отряда. Но ты самый настоящий неорганизованный, поэтому Тарасову придется собирать специально из-за тебя классное собрание. Пусть твой поступок обсудят все...

— Обсуждайте, если нравится.

Натка вздохнула.

— Тебе придется, Клюквин, привести на собрание отца,— сказал Петя. — Пусть он объяснит твое поведение.

У меня даже потемнело в глазах.

— А если у меня нет его? — выкрикнул я. — Может, послать за ним в Москву? Может, дать телеграмму, чтобы срочно выехал на ваше собрание?

— А ты не волнуйся, Юрик! Не надо кричать! —совсем тихо остановила меня Натка и, вытащив из-под фартука одну руку, положила ее мне на плечо. — Пусть придет твой отчим...

— Мы ведь знаем, что у тебя новый отец, — добавил Петя.

— И никакой он мне не отец. Всякого в мои дела нечего вмешивать...

Я стряхнул Наткину руку со своего плеча. Натка пригрозила, что если я не приведу дядю Дему подобру, то сама отправится к нам на дом и предупредит его от имени всех, чтобы он явился в класс.

— Может, еще Софью Ивановну с собой возьмешь, когда к нам вздумаешь идти? — вырвалось у меня сгоряча.

— Софью Ивановну? — переспросила Натка. — Еще неизвестно, захочет ли Софья Ивановна смотреть на тебя. Интересно, что ты ей теперь будешь плести в свое оправдание? Опять давать слово и обещать? Ну, скажи, пожалуйста?

У меня противно засосало под ложечкой и сразу испортилось настроение. Натка угадала. Я даже боялся подумать о последнем уроке. Что скажет Софья Ивановна, когда придет в класс? Станет пробирать перед всеми, начнет стыдить? Но все случилось вот как. Софья Ивановна вошла в класс, раскрыла журнал, начала урок, а в мою сторону даже не посмотрела, точно за партой никого не было. Очень неприятно бывает, если учитель не замечает тебя на уроке. Я все сидел и ждал, вызовет она меня к доске или нет. Но Софья Ивановна опросила почти всех ребят, даже отличников, а про меня будто забыла. Тут я вспомнил наш с ней разговор и догадался, к чему она клонит. Ну, что ж, уйду из школы. Поступлю на работу. Нарочно попрошусь дворником на проспект. Буду каждое утро разметать перед подъездом ее дома тротуар, пусть видит и мучается за меня.

Весь урок я продумал, даже вспотел, а после звонка точно кто меня под локоть толкнул, не вытерпел и разлетелся вместе с остальными к столу.

— Здравствуйте, Софья Ивановна! — выпалил я и нарочно подлез под самую ее руку.

— Здравствуй, Клюквин, — ответила она каким-то скучным голосом, и я понял, что все пропало окончательно и бесповоротно. Софья Ивановна закрыла классный журнал, повернулась к Пете Тарасову, которому не терпелось спросить, на какой день лучше всего назначить собрание. Не мог поговорить в другой раз!

— Подождем приезда Синичкина! — посоветовала Софья Ивановна: — Соберемся несколько позднее, чтобы итоги подвести, а кстати, и Клюквин к этому времени подготовится. Пораздумает, как ему держать перед вами ответ.

«Можете собирать хоть десяток собраний, — подумал я,— только меня больше не увидите».

Не знаю, как получилось, но после уроков, проходя мимо учительской, я вдруг услышал тихий голос Софьи Ивановны и остановился. Вдруг почему-то подумалось, что я обязательно должен сообщить классной руководительнице о своем бесповоротном решении уйти из школы. Пусть знает, что у меня тоже есть совесть, что я тоже умею держать слово.

Прошло полчаса, а может, больше, когда, наконец, рядом со мной скрипнули ботинки Софьи Ивановны. И опять, как в прошлый раз, она спросила, почему я не ушел домой.

Тут я совсем забыл, о чем хотел с ней поговорить, стоял и смотрел на тетради, которые она держала в руках. А она не просила помочь их донести, она тихо пошла к выходу. Я поплелся следом. А что мне было еще делать?

Софья Ивановна сразу, по-честному заявила, что не хочет слушать меня, не поверит ни единому моему слову. Достаточно. Ей уже пришлось