значило для многих людей. Коллеги видят сослуживца с разных сторон. Об Умэдзу высказывались разные мнения, но они не сильно разнились; в отношении Анами мнения расходились кардинально. И такая была натура у военного министра, что каждый из его сотрудников был абсолютно уверен, что его собственный взгляд на Анами был единственно правильным.

Его шурин Такэсита видел в Анами человека добросердечного, который влек к себе каждого, кого он встречал, особенно младших офицеров. Они чувствовали внутреннюю связь с ним и любили его. «Он не был, — рассказывает Такэсита, — человеком выдающимся, от которого ждут, что он станет генералом или военным министром. Он не был сторонником того, что может быть названо „культом успеха“».

Кидо, хранитель печати, заметил, что, «будучи человеком умным, Анами не принимал на веру нелепые концепции. Он пессимистически смотрел на перспективы войны… Тем не менее он утверждал, что он намерен нанести по врагу один большой удар, прежде чем закончить войну. Его заявление, возможно, было вызвано давлением армии, хотя я не верю, что он намеренно так поступал с целью обмануть военных…».

Для генерала Ёсидзуми, начальника Бюро военных дел, который работал в тесном сотрудничестве с Анами, военный министр не был чьей-либо марионеткой. «Он открыто и ясно выражал свои собственные намерения… Не в его правилах было оставлять решение политических дел подчиненным».

Генерал Кавабэ, заместитель начальника штаба армии, отмечал в Анами «чистый и открытый характер… Я уверен, что он искренне хотел продолжения войны».

Полковник Хаяси, вездесущий секретарь военного министра, полностью не соглашался с этим взглядом: «У Анами не было и в мыслях продолжать войну до самого горького конца… как-то он признался, что, если бы мы заговорили о мире, эффект от этого был бы исключительно серьезный».

Спичрайтер Анами полковник Инаба, который знал его с 1940 года, говорил о нем как о «простом и честном человеке, которому были чужды интриги. Он придавал особое значение силе духа и искренне уповал также на силу разума».

Помощник Того Тосикадзэ Касэ сообщает, что уже в начале 1945 года Анами сообщил Сигэмицу, тогдашнему министру иностранных дел, выйдя на связь с ним со своего командного поста в тропиках, что Япония должна дипломатическим путем завершить войну.

Сравнивая Анами и его начальника Умэдзу, генерал Кавабэ, заместитель начальника штаба, который знал их обоих, утверждал: «Умэдзу был очень умным человеком. Он не поддерживал продолжения войны, пока по этому вопросу не высказался Анами. Но Анами был таким по натуре, что он открыто говорил о своих взглядах в присутствии других».

Чего можно было ожидать от человека, о котором было столько разных мнений?

Анами доказывал, что высшее командование должно быть сильным, что вера была главной поддержкой бойцам, что единство следует крепить.

Таковы были девизы Анами: «Моральные принципы — это боевая сила!», «Дорога к успеху откроется нам, если мы решительно будем идти вперед!», «Простота представляет силу!».

Если бы банальные истины были огневой мощью, Анами был бы непобедимым. И если бы дзэн мог побеждать, Анами, армия и Япония стали бы триумфаторами.

Как заметил его секретарь: «Анами был генералом на фронте, он не был политическим деятелем. Он говорил, что „в бою обычно мы не можем своевременно получить информацию, мы не знаем, что нам следует предпринять, но завтра мы непременно должны атаковать врага!“ В таких ситуациях Анами не было равных, но задуматься о том, что будет через пять или десять лет… на это он был неспособен. Генерал Умэдзу был выдающимся человеком в этом отношении…»

Итак, Анами прекрасно дополнял Умэдзу. Он был отцом-командиром, который вникал во все проблемы дивизии и требовал только выполнения приказов; необходим ему был лишь батальон верных солдат, которые всюду следовали бы за ним сквозь грязь и кровь. Анализировать и выбирать решение — это было обязанностью других, было задачей начальника штаба и его помощников, но не для военного министра.

Это было в характере Анами, это был дзэн. Это было прерогативой истинного самурая. Решения военного министра на заключительном этапе войны диктовались философией дзэн, проявившейся в сложной ситуации XX века.

Дзэн-буддизм пришел в Японию в XII веке, и это учение быстро восприняла каста воинов, поскольку его основные положения были так близки к кодексу самурая: строгая умственная и физическая дисциплина, спартанский образ жизни и отрицание схоластики. «Иметь в себе дзэн» означало преданность своему делу, отказ от высокомерного отношения к миру и эгоистичных поступков, достижение состояния безмятежности и еще много чего в этом роде. Согласно учению дзэн в результате медитации наступает состояние просветления (сатори), когда приходит осознание единичности вселенной, природы Будды и тому подобных вещей.

Обычно учитель предлагал ученикам дать ответ на, казалось бы, иррациональный вопрос или, как его называли, коан. Например, такой: «Что представляет собой звук одной хлопающей руки?» И ученики начинали медитировать, пока не появлялся ответ, возможно также иррациональный. Это было словно озарение. Дзэн помогал японским воинам на протяжении сотен лет обрести духовную силу и моральную стойкость. Он замечательно соответствовал духовному состоянию средневекового воина, сражавшегося в рукопашном бою.

Теперь Анами, перед лицом неразрешимой задачи добиться победы в войне, пытался применить философию дзэн в эру тотальных разрушений и ожидал внутреннего озарения, дающего верное решение. И он искал ответ в стиле дзэн — не в процессе изучения и анализа ситуации и в бумажной работе, но в своем сердце, полагаясь на медитацию. Потому что правда слишком глубока, чтобы ее можно было обнаружить в произнесенных и записанных на бумагу словах. В том бедственном положении, в каком находилась Япония, какое иное средство могло быть более действенным?

Представителем военно-морского флота в Высшем совете по руководству войной были адмирал Мицумаса Ёнаи, шестидесяти пяти лет, министр флота, и адмирал Соэму Тоёда, шестидесяти лет, начштаба флота. В отношении вооружений императорский флот был настолько слаб, что его можно было бы вообще не принимать во внимание, за исключением значительного числа самолетов военно-морской авиации. Предполагалось бросить их в решающую битву в качестве «специального наступательного оружия», то есть камикадзе. В условиях всеобщего упадка, столь очевидного для многих гражданских лиц, как и для членов правительства и военного командования, политическая роль командования флота деградировала особенно явственно. Все же на флоте насчитывалось полтора миллиона моряков; с этой силой противнику приходилось считаться.

Министр флота Ёнаи был известен своей решительностью и прямотой; он был противником союза держав оси. Ёнаи был внешне красив, высокий и крепкого телосложения. Этот жизнерадостный и общительный человек пользовался авторитетом у своих подчиненных.

Он родился в семье бедного самурая в небольшом городке Северо-Восточной