Шрифт:
Закладка:
Гэбриел уехал на встречу с клиентом, а я все утро любуюсь ракушками на берегу, попивая из кружки кофе, который захватила с собой. Мне привольно как никогда, и возникло странное чувство узнавания, которого я не испытывала нигде за последние два года. Может, моя прошлая жизнь была как-то связана с океанским побережьем?
В разгар дня возвращается Гэбриел, у него довольный вид. Встреча прошла успешно, галерею ждет выгодная сделка. На завтра мы запланировали поход по галереям Майами, в том числе по району ар-деко в Саут-Бич; мне особенно хочется попасть в галерею «Дот Фифтиуан», там потрясающие фотовыставки.
До ужина мы посещаем Форт-Лодердейл, что в сорока пяти минутах езды от нас, и проводим пару часов в галерее «Джамали», изучая превосходную живопись, которая, кажется, создана в другое время и в другом месте. Сочетания красок необыкновенные, но когда я смотрю на цену одной картины, особенно мне приглянувшейся, и вижу шестизначное число, не могу справиться с изумлением. Притом что у Теда и Блайт тоже покупаются и продаются довольно дорогие экспонаты.
В семь часов мы едем в «Трейдвиндс», где у нас заказан столик, и у меня захватывает дух от ошеломительного вида на океан. Мы усаживаемся, и Гэбриел поднимает бокал.
– За нас, – говорит он, и мы делаем по глотку. – У меня есть идея. Не поискать ли нам специалиста, который помогает при потере памяти?
Я качаю головой:
– Я уже пробовала. Ничего не вышло. Ретроградная амнезия – неврологическое…
– Знаю, знаю, – перебивает Гэбриел. – Ты мне объясняла. Но, Эдди, иногда я вижу, как ты что-то вспоминаешь, даже если всего на несколько секунд. Что, если ты начнешь записывать все эти обрывки и поговоришь с кем-то, кто поможет связать их в некое целое?
– Может быть, – говорю я, хотя еще не готова никому рассказывать об этих жутких кадрах, даже врачу. Не так уж мне хочется знать, какую правду о моем прошлом они приоткрывают.
– Хорошо. Хватит об этом, – говорит Гэбриел и меняет тему. – Ты хотела бы съездить в Майами еще раз в декабре, на «Арт-Базель»?
– Боже, конечно хотела бы! Было бы просто великолепно!
Весь ужин мы говорим о художественной ярмарке, обо всех галереях, которые туда приедут, и я чувствую себя гораздо увереннее. Благодаря Гэбриелу я так много узнаю об искусстве. Я слушаю каждое его слово, стараясь не отвлекаться, но то и дело перевожу взгляд на человека, который сидит за соседним столом, в большой компании, и неотрывно на меня смотрит. Меня это смущает, но я решаю не обращать на него внимания. Передвигаю стул так, чтобы человек исчез из поля зрения.
– Какой прекрасный день, Гэбриел, – говорю я. – Я была счастлива каждую минуту.
Он наклоняется через стол и берет меня за руку:
– Я тоже. А как много таких минут нас ждет впереди. Я люблю тебя, и всегда буду любить.
Всегда. Что мы знаем об этом?
– Надеюсь, – говорю я.
– Ты думаешь, я влюбился по уши и не соображаю, что делаю, но это не так. Ты сколько хочешь можешь гадать, кто ты на самом деле, Эдди, но мне не нужно знать твое прошлое, чтобы понять, какой ты человек. Я хочу жить с тобой, независимо от того, вспомнишь ты что-нибудь или нет.
Его слова глубоко трогают меня, и я готова заплакать. Я его не заслуживаю. Не в силах выдержать нахлынувшие чувства спокойно, я поднимаюсь.
– Мне нужно отойти. Сейчас вернусь.
Я захожу в дамскую комнату и делаю серию глубоких вдохов, потом выхожу. Хватит сомневаться, достаточно ли я хороша, чтобы этот замечательный человек был рядом со мной.
В нескольких метрах от двери стоит мужчина, который глазел на меня в течение всего ужина. У него обвислый живот и рябое лицо. Лет может быть и тридцать, и сорок пять. Я пытаюсь пройти мимо, но он вытягивает руку вперед:
– Привет, крошка, давно не виделись, – говорит он с похотливой улыбкой. – Еще танцуешь? Зови, я дорого заплачу, чтобы снова посмотреть на такое офигенное тело.
Я с омерзением отшатываюсь:
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Он смеется:
– Ясно, понял. Красавчик не знает, что ты пляшешь голая?
Он вынимает из внутреннего кармана пиджака визитку и дает мне:
– Мой номер. Звякни как-нибудь.
Он шлепает меня по заду и уходит, а я стою как вкопанная, разинув рот и дрожа.
Когда наконец я возвращаюсь за наш столик, то вижу, что Гэбриел заказал дижестивы – калуа и кофе. Я залпом выпиваю ликер, и он слегка обжигает горло.
– Поехали домой, закончим день, как начали, – говорит Гэбриел.
Мы встаем, и я замечаю, что стол, за которым сидел тот человек и его компания, уже свободен. Мы с Гэбриелом выходим из ресторана, взявшись за руки, но визитка в кармане жжется как огонь.
Едва Джулиан заехал на свое парковочное место у больницы, у него зазвонил мобильник. Он увидел, что звонят из школы Валентины, и поспешил ответить.
– Доктор Хантер слушает, с Валентиной все в порядке? – выпалил он.
– Да-да. Это доктор Соммервил. С Валентиной все хорошо, но кое-что случилось. Вы могли бы приехать в школу?
Он уже разворачивал «ягуар» обратно, по направлению к Сторроу-драйв.
– Конечно. А что случилось?
– Я предпочла бы рассказать при встрече. Но уверяю вас, паниковать не стоит.
Чего только он не передумал за те двадцать минут пути, что отделяли больницу от частной школы в Бруклайне. Что такого могла натворить второклассница? Он припарковался, взбежал по ступеням и нетерпеливо ударил по звонку. Охранник впустил его, проверил права, сфотографировал его камерой компьютера и напечатал временный пропуск.
Женщина на ресепшене говорила по телефону. Он ждал, пока она закончит, нетерпеливо постукивая ногой. Наконец она повесила трубку и посмотрела на него:
– Чем я могу вам помочь?
– Я доктор Хантер. У меня встреча с директором.
Она набрала номер и что-то тихо сказала, потом снова обратилась к нему:
– Присядьте, она скоро придет.
Он вздохнул и, изнывая от нетерпения, сел в кресло, обитое искусственной кожей. Через несколько минут вошла директор и протянула ему руку. Она повела его к себе в кабинет, закрыла дверь, села за стол и сложила руки перед собой.
– Доктор Хантер, мы с пониманием относимся к ситуации Валентины, я хочу, чтобы вы это знали. Мы думали, она приспосабливается и приходит в норму. Но сегодня она ударила другого ребенка.
– Что?
Валентина такая ласковая девочка, Джулиан не в состоянии был даже представить, что могло толкнуть ее на жестокость.
– Из-за чего? Что случилось?