Томас спрашивает:

— У тебя есть пиво?

— Дрянное разве что.

3

Мимолетный щелчок за спиной Томаса возвращает сознание, он приходит в себя и чувствует тяжесть в своих ногах. Принимать важное решение под действием сильных эмоций — приправа жесткая, не для всех. Куда ему теперь идти? Что делать?

Только что он покинул свою однушку, оставляя Диану совсем одну.

Он слышит треск и металлический скрежет. Чувствует копоть на зубах и отвратительное чувство ничтожности где-то в районе члена.

Томас Клаус. Взрослый ребенок, оставленный на попечение самого себя. Оставшись один, он может сделать, что угодно, но только не что-то правильное. В конце концов, любой его выбор сейчас приведет к одному концу. Завершающий этап его жизни становится нестерпимо пресным.

Глядя ровно перед собой, но не замечая ничего, Томас проходит мимо пустых витрин и одиноко горящих фонарей. Пустые звезды светят ему в лицо. Он замечает их и начинает соединять линиями, как когда-то в детстве соединял пронумерованные точки и получалась картинка. Далекий гул автомобильных гудков и грохот моторов уносится прочь. Последние люди на улице с тревогой забегают в подъезды и исчезают в их тени.

Он соединяет звезды и видит слова. Эти слова твердят:

— Твоя жена шлюха.

— Нет, — восклицает Элли. — Пап, ты должен что-то сделать с этим.

Томас не знал, что ему делать дальше, но знал, куда ему нужно идти. Знал инстинктивно, как новорожденный котенок понимает, что ему нужно сходить посрать.

— Так нельзя, пап! Ты перекладываешь ответственность за свою жизнь и жизнь мамы на судьбу, которой, может быть, даже не существует.

— Мне плевать, — говорит Томас. — Будь, что будет.

— …

Вдалеке неоновыми искрами мерцает вывеска. Буквы на ней гласят: «Помощь нуждающимся. Анонимно».

Томас желал помощи, но не от них. Нет, он не настолько низко упал, чтобы стать бомжом. Бичом — другое дело, но не бомжом. Томас шагает по выцветшему асфальту и сливается с его серостью. Скучающая луна подмигивает ему, заставляет взглянуть на звезды. Томас снова соединяет их.

— Ты тоже шлюха.

— Я знаю, — отвечает Томас. — Я та еще шлюшка.

Чувство вины превращается в чувство рвоты. Несет кислятиной, горло жжет. Это том ям вырывается наружу и говорит, что ему скучно. Он стонет и умоляет. Пожалуйста.

Томас соединяет звезды.

— Ты был не прав по отношению к ней.

Томас молчит.

— Пап, ты придурок, возьми себя в руки. Ты не один, мама всегда тебя поддержит, она примет тебя любого, ты ведь знаешь. Вернись к ней.

— Слишком много сделано, чтобы просто вернуться назад.

— Но ведь…

— Тебя не существует! — обрывает Томас.

— Пап…

— Ты умерла! — его голос стал громче и беспокойнее.

— Я просто хочу сказать, что…

— Ты умерла! Оставь меня в покое! — кричит он.

Тишина. Мерцание звезд. Жужжание магазинных вывесок.

«Кредит на долгий срок. Самые низкие проценты только у нас».

Проделав довольно длинный маршрут, Томас испачкал свои ботинки в лужах собственных надежд, уверенности в себе и тщетности разума, который он непрестанно старается контролировать.

Шизофреники не понимают, что они шизофреники. Шизофреники тоже живут, только в немного другом, выдуманном мире. Несуществующем.

Томас идет к Итону Спарксу. Да, он непременно идет к нему.

4

— Так что случилось? — Итон сидит на том же диване, место на котором занимает теперь и Томас. Он не был психологом, нет, но он был неплохим эмпатом, именно поэтому напряжение, злость и нервозность Томаса казались ему его собственными.

— Диана… Кажется мы разводимся… Я ушел из дома, но когда захлопнул дверь осознал, что мне просто некуда идти. Приютишь на пару дней?

— О чем ты? Дерьмо-вопрос, — в руках Итона пшикнула банка пива, такой же звук пронесся от Томаса. — Случилось что-то конкретное или просто задолбали друг друга?

— Сначала задолбали, потом случилось…

— Выкладывай.

— Как бы тебе сказать, мы уже давно не то чтобы примерная пара, ситуация весьма стремная. Недоверие, отреченность, постоянный напряг. В общем, мы просто друг другу изменили, вот и все.

— Вау!

Томас кидает подозрительный взгляд в его сторону.

— То есть не вау конечно, но очень уж странная штука получается у вас. Какая-то черная полоса…

— Мы оба козлы, Итон. Я и она. Ее трахает какой-то тип, по всей видимости, мажорик. Я трахнул Маргарет в том игровом клубе.

— Ту самую Маргарет-шлюху? — его глаза выпучены.

— Ага. Теперь я кажется тоже шлюха.

— Знаешь, что тебе скажу, Томми, семья — это как такие качели, где двое сидят и отталкиваться ногами от земли. И если вас двое, то вы еще можете нормально поиграть и от души покачаться, но когда появляется кто-то третий или даже четвертый, качели начинает перевешивать в какую-то конкретную сторону. Понимаешь о чем я? И вот вы оба добавили груза на них. На ваш любовный аттракцион Клаусов. Вы забыли друг о друге и начали качаться порознь. С той, кого трахнул ты, и тем, кто трахнул ее. Это уже не качели, а гребанная карусель…

— Да ладно, Итон. Я все это понимаю. Я к тебе пришел не нотации послушать и не учиться жизни. Я вздремну?

— Падай.

Тишина поглощает дешевый хмель под пропахшим кислятиной одеялом. Таким колючим, что кажется вот-вот его волокна пробьют сердце. Они закутают ноги, руки и вот ты уже не можешь встать. Свяжут тебя бандажом, как в жестком БДСМ-порно, засунут кляп в рот, как это часто делает мистер Уолкер, и будут трахать в задницу.

Сквозь снотворный пласт воздуха, измученный долгим днем, Томас спрашивает Итона:

— Слушай, а откуда у тебя столько книг?

— Я раньше много читал. Типа умным был. Хотел открыть бизнес как-то и даже попробовал, но прогорел. От меня тогда жена ушла. Сказала, что я банкрот. Я не смог ей объяснить разницу между банкротом и нищим. А когда выплатил долги, она была уже далеко, безумно далеко, Томас. А без нее, знаешь ли, и смысла нет чем-то заниматься…

Итон. Неумолимой Итон Спаркс. Томас и подумать не мог, что у такого беззаботного юнца бывали такие проблемы. Он, вероятно, устал, и сожалеет о прошлом. А может он ни о чем не сожалеет.

— Не знал, что у тебя была жена.

— Ага. И сын. Не видел их лет десять, но такое ощущение что видел вчера, а иногда кажется, что несколько сотен лет прошло. Время относительно, но никогда я не думал, что в этом плане. Паршиво, если честно — осознавать себя никому не нужны. Мне бы только дали шанс и поверили… Видимо, я все уже просрал.

Вместо ответа он услышал храп. Храп совершенно уставшего человека, потому что