Итона Спаркса. Подрочить — Норма. Набухаться — норма.

Так почему не провести этот гребанный день перед увольнением в том гребанном клубе с той гребанной Маргарет?

Все нормально.

Что же там говорил Итон тому зазнайке бармену?

— Маргарет — шлюха.

— Что?

— Я это ему сказал.

Смена кадров. Приглушенный свет. Дубль два.

Томас подходит к бармену и утверждает, что Маргарет — шлюха. Бармен смотрит на него, как на дебила. Да, говорит Томас, она та еще шлюшка. Бармен тупит глазами. Просто лютая шлюха, говорит Томас, и бармен повел его через уже знакомую кухню в уже известный Томасу зал, где полуобнаженные проститутки виляют задницами из-под кожаных мини юбок, где гребанная банка пива стоит дороже гребанного галлона, где радостные мужики выходят из комнат с красными шторками, а менее радостные — из комнат с коричневыми, где продолжает крутиться колесо рулетки, как будто с тех пор шарик не останавливался, где гребанный азарт начинает подламывать веру в самого себя, а долбанный ковбой Дэнни гуляет между столиками с элитными женщинами и пихает им в лицо свой член, да, пихает свой член в лицо Томаса, точно также, как пихал его в лицо Итона и, вероятно пихает себе, а черные шторки всегда задвинуты и где-то за ними — бабки, дохрена бабок, кучи бабок, и женщины лучше Маргарет, ведь они стройнее, они сисястее и мясистее, их хочется трахнуть, не взирая на сумму денег, какую они захотят, их просто хочется, мать твою, отыметь в позе раком, чтобы эта сучка знала, что ты ее папочка и, более того, она хотела это знать и чувствовать своей киской, чтобы Томас знал, что он может культурно трахнуть, чтобы Диана жалела, что не подставлялась также и жаловалась своему дружку, а гребанный мистер Уолкер завидовал его либидо и преклонялся ему, как будут преклоняться женщины типа Маргарет, падшие, но, сука, настолько сексуальные, что даже секс с ними — доказательство того, что ты живой, аргумент против корпоративной системы и повод выпендриться перед всеми, кто не трахал таких, как Маргарет, и колесико с цифрами будет крутиться, а он будет смотреть на кружева шлюх и заставлять их делать то, на что, мать твою, Дэнни никогда не решиться. Короче, лютый вжик-вжик!

Томас проходит между столиками, где раскиданы фишки-бабки, окруженные людьми не наивысшего, но почти высокого слоя, и смотрит на них глазами победителя, такими, какими они были раньше. Он оценивает их, он знает их слабости, ведь точно такие же слабости одолевают и его. Грудь. Супруги груди наполняют зал и поднимают член до такой степени, что он, наверное, должен порваться.

Томас подходит к рулетке и достает фишки, обмененные в специальном окошке напротив столика для игры в покер. Он смотрит. Он наблюдает. В голове крутятся цифры и он вычеркивает те, что уже выпадали. Он подгоняет для себя примерную вероятность того, каков будет шанс, что выпадет восемь или, допустим, двадцать один. Он отделяет пару фишек и кладет их на ряд с цифрой пятнадцать.

Выпадает пятнадцать.

Его выражение лица не изменилось. Словно, мать твою, все и должно быть так. Как будто не может быть по-другому и отныне уже не будет. Он снова вычеркивает, снова подгоняет и ставит на группу чисел от одного до двенадцати и, гребанный сукин сын, выпадает шесть.

Так и должно быть. Факт.

Он отсчитывает и пропускает несколько раундов, пока не впихивает свой тощий зад в новую игру и не ставит все свои бабки на каре.

Выпадает одно из чисел. Но его лицо по-прежнему не меняется. Томас просек фишку. В прямом и переносном смысле.

Томас подходит к красным шторкам и нагло откидывает их. Красное месиво веревок и простыней врезается в его глаза, а он только проходит дальше и ложится на кровать.

Смена кадров.

Худощавая сучка в костюме кошечки, эротичном костюме кошечки с хвостиком, прицепленным за хрен знает что, хотя Томас знает, стоит на коленях, широко раздвинув ноги лицом к нему и жадно отсасываает его член, наслаждаясь каждым движением своего атрофированного спермой языка. Томас стреляет ей в лицо, хватает ее за щеки и прижимает к постели. Он переворачивает ее задом вверх, отстегивает хвостик и начинает пялить в дырочку, откуда недавно торчал этот гребанный хвостик. Она кричит. Стонет и изнемогает. Томас вставляет. Грубо и вовсе не галантно. Потом он заставляет встать ее на колени перед ним и стреляет на вставшие соски.

Томас уходит, заказывает гребанный виски без колы. Простой чистый виски и шлепает скромную официантку по заднице. Она краснеет, а Томас спрашивает сколько стоит ее час и за какие чаевые она скроется с ним за красной шторкой, и плевать, что она мотает головой, Томас сжимает ее задницу и заносит свою наглую ручонку под юбку, затем под трусики и смотрит на нее. Смотрит на нее и спрашивает, все усерднее и усерднее в такт движениям своих пальчиков, а она задыхается и краснеет, и говорит сдавленным голосом, что салат с крабовым мясом достаточно хорош, а Томас жестко спрашивает насколько хорош, кто-то кричит официантку, а она стоит и закрывает половину своего лица подносом. Она мокрая и Томасу нравится это. Ей самой это нравится, потому что она стоит и не двигается, а Томас смотрит на нее глазами самца и напрягает пальцы все сильнее и сильнее до тех пор, пока не чувствует слабые подрагивания ее ног и сжимание того самого места, куда он заносил свои пальчики. Официантка открывает рот, закрытый подносом, и бесшумно стонет, но Томас слышит. Он выпивает виски залпом, кидает на стол пару купюр и уходит, предварительно, схватив официантку за задницу и запустив язык ей в рот.

— Томас, что это было… — голос Итона.

— Порыв энергии, друг… Порыв энергии… — спокойным голосом отвечает Томас. — Теперь все будет иначе.

2

Мистер Уолкер сидит напротив Томаса и угрюмо впивается в него глазами, сверлит его, пронзает, пока Томас давит лыбу и наслаждается его негодованием из-за этой самой улыбки. Томас протягивает ему бумажный стаканчик со свежезаваренным латте, в котором намешана корица и кусочки темного шоколада.

— Все, как вы любите, — говорит Томас.

— Ты решил меня подкупить этим дешевым кофе? Ты уволен, Томас, и это ничего не изменит.

— Знаю, это так, по-дружески.

Мистер Уолкер. У Томаса просто нет слов.

Он недоверчиво берет стаканчик и подносит к своим губам, делая первый глоток чуть ли не с отвращением. Затем его лицо становится мягче и спокойнее, он отпивает кофе и со звуком, характеризующим получение кайфа