– Santé[37]. — У одной из них черная подводка бежала по нижнему веку, а темно-красная помада сливалась с фиолетовым контуром губ. На лице другой женщины косметики не было, зато выделялись губы, полные и чувственные. Она выпятила их, когда сунула сигарету в рот и глубоко затянулась. Он наблюдал за ней, пока пил вино, чувствуя, как ее рука медленно, но уверенно массирует его бедро, поднимаясь все выше. Затем она наклонилась вперед, прижимаясь к нему мягкими грудями, и прошептала на ухо:

– Две лучше, чем одна. Мы можем сделать тебя очень счастливым. – Ее рот скользнул вниз по его шее, слегка покусывая кожу. Он на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь первой волной возбуждения. Затем он почувствовал, как другая спутница провела по его щеке острым ногтем.

– Что скажешь, soldat? – прошептала она.

Именно слово soldat отрезвило его – как и неожиданное дуновение знакомого запаха. Таким одеколоном пользовался его командир. Пробудившееся желание быстро угасло.

– Послушайте, милые дамы, я должен идти, но вы угощайтесь вином. – Он бросил несколько монет на прилавок и повернулся, чтобы уйти.

– Ты еще не знаешь, что теряешь, soldat! – крикнула ему вслед одна из них.

Комендантский час уже наступил, и в городе царила совсем иная атмосфера. Находиться вне дома могли лишь те, кто имел на это право – немцы или приравненные к ним местные. К проституткам относились терпимо, хотя нацисты предпочитали, чтобы они работали в одном из учрежденных борделей.

По пути к метро его внимание привлекла девушка, что стояла возле стены. В ней сквозило что-то неземное, как будто ее мысли блуждали где-то далеко-далеко, и на щеках играл прелестный румянец.

Он остановился.

Она подняла глаза и улыбнулась. Открыто и непринужденно, и он поймал себя на том, что улыбается в ответ. Он уже собирался идти дальше, когда она шагнула к нему и, не говоря ни слова, вложила свою ладонь в его руку. Ладошка казалась невесомой и хрупкой – такую, наверное, можно раздавить одним крепким пожатием. Он невольно стиснул ее.

– Ай! – ахнула девушка.

Ослабив хватку, он улыбнулся.

– Pardonnez moi[38]. – Страх в ее глазах мгновенно сменился облегчением. Как же она уязвима. Он мог сделать с ней все что угодно, и некому было бы ее защитить. Это неправильно, все так неправильно.

– Не хочешь выпить со мной? – предложила она.

Он сунул руку в карман и вытащил бумажник.

– Сегодня не могу, – сказал он. – Но вот, возьми это. – Он вложил ей в руку пятифранковую банкноту.

– Merci, monsieur, merci! – крикнула она ему вслед, когда он зашагал прочь.

Глава 12

Париж, апрель 1944 года

Себастьян

Себастьян взглянул на стенные часы – только 5:00. Откинувшись на спинку стула, он заложил руки за голову, поводя затекшей шеей из стороны в сторону и поглядывая на своих занятых коллег, склонившихся над пишущими машинками или стопками бумаг. Его терзало беспокойство, и мысль о том, чтобы снова ужинать в одиночестве, угнетала.

Вздохнув, он посмотрел на кипу писем, ожидающих перевода с французского, и решил, что сделает еще пару, а потом уйдет. Глаза пересохли от напряжения, и потому он выудил из стопки письмо, напечатанное на машинке; такие всегда легче читать. Он просмотрел текст, подписанный Un Homme Honnête[39], разоблачающий кого-то как коммуниста. Обычная история – если не еврей, то непременно коммунист. Он вставил чистый лист бумаги в пишущую машинку и начал набирать дословный перевод.

Часы показывали ровно 5:30, когда он ушел с работы, и некоторые коллеги снова проводили его недоуменными взглядами. Пересекая Пон-Нёф[40], он остановился, наблюдая за тем, как тащится по реке длинная баржа, низко осевшая под тяжестью груза. Продолжая путь по набережной на другом берегу, он проходил мимо террас кафе, где за столиками немецкие солдаты сидели с француженками. Он не мог не задаваться вопросом, что эти женщины на самом деле чувствуют к ним. Неужели просто рассматривают своих спутников как талоны на питание? Или все-таки испытывают какие-то эмоции? Впрочем, имеет ли это значение?

Незаметно для себя он снова очутился у книжного магазина. Прозвенел колокольчик, когда он толкнул дверь, и книготорговец оторвал взгляд от полки, где наводил порядок. Себастьян увидел, как в глазах мсье Ле Бользека промелькнуло узнавание, но в следующий миг они стали холодными. Вероятно, ему не были так рады, как он себе напридумывал.

Снова звякнул колокольчик. Вошла пожилая дама, кивая в знак приветствия.

– Bonsoir, madame. – Мсье Ле Бользек улыбнулся ей.

– Monsieur, – коротко ответила она, поворачиваясь к Себастьяну и хмуря брови.

– Bonsoir, madame, – не преминул произнести Себастьян.

Пожилая дама посмотрела на него долгим пристальным взглядом и, не сказав больше ни слова, отвернулась и стремительно вышла из магазина. Себастьян услышал, как мсье Ле Бользек громко вздохнул и на мгновение застыл от неловкости.

– Сожалею. Кажется, я отпугиваю ваших клиентов. – Себастьян подумал, не лучше ли ему уйти.

– Не переживай. Она все равно никогда ничего не покупает. Нынче я продаю не более двух книг в день.

Атмосфера сгустилась, и Себастьян все острее ощущал одиночество и отчуждение. Уходить совсем не хотелось. Он снял фуражку и сунул ее под мышку, затем подошел к полке, где схватил наугад книгу и рассеянно пролистал страницы.

– Надеюсь, мой вопрос не покажется бестактным. – Мсье Ле Бользек последовал за ним, нарушая молчание. – Вам обязательно носить форму, когда вы не на службе?

Себастьян закрыл книгу и посмотрел на него.

– Мы всегда на службе.

Мсье Ле Бользек повел бровью.

– Всегда?

– Так точно. Всегда.

– Надеюсь, вас не заставляют спать в ней?

– Нет. Но меня могут отдать под трибунал, если поймают в гражданской одежде.

Мсье Ле Бользек с минуту изучал лицо Себастьяна.

– Выходит, вы не намного свободнее, чем мы?

– Можно и так сказать. – Себастьян покачал головой. – Нас просто кормят лучше.

– И мыло дают.

– Да. Мы получаем мыло. – Двое мужчин долго смотрели друг на друга, и Себастьян почувствовал, если не ошибался, конечно, как что-то проскочило между ними: своего рода взаимопонимание.

– Ты прочитал ту книгу Оскара Уайльда? – наконец спросил мсье Ле Бользек.

– Да, вчера закончил, – ответил Себастьян, вспоминая, как распутный образ жизни Дориана в конце концов настиг и его. – Мне понравились описания Лондона.

Мсье Ле Бользек едва заметно приподнял бровь, как бы намекая, что находит ответ Себастьяна несколько поверхностным.

– А как тебе концовка?

– Умно. Рано или поздно поверхность растрескается. – Себастьяну стало интересно, не пытается ли книготорговец провести параллель между нацизмом и жизнью Дориана Грея. В какой-то