Судьба этой рукописной книги Софрония, до того как она попала в собрание рукописей крупного русского историка Μ. П. Погодина (1800— 1875 гг.), остается неизвестной. Впервые на «Житие» Софрония (и, очевидно, именно по автографу, содержащемуся в данной книге)[269] обратил внимание русский славист В. И. Григорович, когда книга находилась в каком-то из рукописных собраний России. В. И. Григорович снял копию с автографа «Жития» и передал ее в Одессе (между 1857 и 1861 гг.) видному болгарскому писателю, журналисту и ученому Г. С. Раковскому, который опубликовал это произведение в 1861 г. в издаваемой им газете[270]. Первая публикация «Жития» была важным явлением в культурной жизни болгарского народа, хотя с научной точки зрения она далеко не совершенна. Некоторые места текста показались издателю «невразумительными», и он внес в них собственные изменения. Последующие два болгарских издания «Жития», осуществленные В. Д. Стояновым[271] и А. Теодоровым-Баланом[272], основывались на первом издании, вводили новые изменения текста и тем усугубляли его ошибки.

Первым в печати обратил внимание на автограф «Жития» (хранящийся в собрании Μ. П. Погодина) и кратко описал его крупный русский филолог А. И. Соболевский[273], а первое научное исследование и издание автографа (с его переводом на современный болгарский язык) было осуществлено болгарским ученым П. Н. Орешковым в 1914 г.[274]. Это образцовое издание не утратило своего значения до настоящего времени и легло в основу последующих публикаций и изучений «Жития»[275].

Первый перевод «Жития» Софрония на русский язык был опубликован (без указания имени переводчика) в 1877 г.[276]. Перевод сопровождался краткой характеристикой деятельности Софрония и его эпохи. Издание имело важное значение для своего времени, так как в обстановке начавшейся русско-турецкой войны (приведшей к освобождению Болгарии) оно впервые и в доступный форме познакомило русских читателей с автобиографией Софрония. Теперь этот перевод следует признать устаревшим, так как, во-первых, он основывался на неисправном тексте памятника (по изданию В. Д. Стоянова), а во-вторых, стиль языка и лексика перевода далеко отступали от особенностей подлинника.

Работа над новым переводом «Жития», подготовленным для настоящего издания, потребовала, с одной стороны, внимательного изучения языка этого произведения, а с другой — отыскания в современном русском языке таких эквивалентов оригиналу, которые могли бы содействовать не только наиболее адекватной его передаче, но и воспроизведению, насколько это возможно, стилистического колорита памятника.

Язык «Жития» весьма сложен, так как содержит сосуществующие в нем элементы языков живого болгарского (современного Софронию, но несколько отличающегося от болгарского и литературного и народного языка нашего времени) и церковнославянского (но уже отличающегося от его средневековых книжных образцов) с довольно значительным включением турецкой лексики — через посредство живого языка болгар, а также греческой лексики — через посредство языка церковной традиции. В результате получилась своеобразная смесь испорченного и приспособленного церковнославянского языка с многочисленными просторечными выражениями, формами болгарской диалектной грамматики и пестрой лексикой. Именно это приближение языка «Жития» (по сравнению с «Кириакодромионом» и другими проповедническими работами Софрония) к живой речи со свойственными ей тюркизмами делало его доступным для широкого круга элементарно грамотных читателей и слушателей. Воспитанный на образцах церковноучительной греческой литературы и книжной церковнославянской традиции, Софроний сумел, однако, ограничить их воздействие на его «Житие». Язык «Жития» был органическим выражением его содержания: биографическая канва повествования требовала выбора соответствующих языковых средств, подсказанных Софронию его писательским чутьем и его ориентацией на демократический круг читателей. Эти тенденции в языке Софрония подтверждаются следующими лингвистическими наблюдениями.

Из живых грамматических форм тогдашнего болгарского языка в «Житии» могут быть указаны в качестве примеров: глагольные «да» — конструкции, почти полностью вытеснившие в тексте церковнославянские инфинитивы на -ти: да пойду — пойти; да преминем — перейти; да пиша — писать; да му сторят — сделать ему, да събират — собирать, да служа литургия — служить литургию. Инфинитивы на -ти встречаются лишь в концовке «Жития», в соответствующей церковнославянской модели: прощение сподобити и дабы (да бы в тексте) получити и нам. В местоимениях — народно-разговорные формы: го — его; му — ему; ги — их (наряду с более редкими церковнославянскими его, ея, их). Очень типичны формы с определительным грамматическим артиклем: от касапите — у мясников; на скелята — на пристань; при царските палаты — у царских палат; роднините мои — мои родичи; до владиката — к владыке; турцыте — турки; клисурата — теснина; пашата — паша; на земята — на землю; у моята хижа — в моей хижине (доме); през полето — через поле. Церковнославянские падежные формы, как почти совсем несвойственные новоболгарскому языку и речевой практике автора, заменяются обычно аналитическими конструкциями (предлог + имя в основной форме): на двоица джелепы — двоим прасолам; на книжное учение — книжному учению; на Осман Пазар — Осман Пазара. Чрезвычайно употребительны (вследствие своей закономерности в живом языке) в тексте «Жития» словосочетания с правильным предлогом, но с именем в основной форме (в так называемом общем падеже): по греческий язык (вм. по греческому языку); сас судия турецкий; сас московиц(а) — с московцем; от студ и страх; по села — по селам; от Враца; со слезы — со слезами; по някоя причина — по некой причине. Из падежных форм более употребительна форма винительно-родительная существительных мужского рода в единственном числе, а также родительный падеж в роли общего падежа: а) сына моего; убесете того пезевенка — повесьте этого сводника; уфатил брата ея — схватил ее брата; и подадоха ми ... коня моего; наишле едного турчина — нашла одного турка; б) а он привика на человека своего — а он крикнул своему человеку; а он седяше на коня своего; сас того Милоша — с тем Милошем.

Наряду с этим в тексте «Жития» встречаются и правильные церковнославянские падежные формы: главы моея; главу мою; божиемь (вм. божиим) попущением; по делом мои(м); по плещима моима (двойственное число). Однако по сравнению с языком «Кириакодромиона» в «Житии» церковнославянских форм гораздо меньше. Воздействие церковнославянского языка сказывается и в употреблении словосочетаний «да + глагол»: да принесут; да соберуть, да подадуть.

Общему характеру грамматического строя языка «Жития» соответствовала его лексика с преобладающими в ней просторечными и диалектными словами и фразеологизмами. Следует отметить, что языковое чутье Софрония освободило его от диалектной ограниченности и привело