Шрифт:
Закладка:
Не для того, чтобы чем-то восполнить пробел в своей неавторитетной внешности, а из врожденной цепкой любознательности, вникал Волочнев в самую глубину своей специальности. А машинисты привыкли ценить людей по делам.
Памятен такой случай. Однажды, переходя железнодорожные пути, Волочнев услышал скандал около маневрового паровоза. Подошел ближе. Кричал составитель. Размахивая флажком, он подступал к машинисту, который держа пачку ключей, сидел на площадке возле насоса.
— Неисправный паровоз, гоните его в депо. Другой дадут. Вся работа стала! — на всю станцию орал составитель, хотя машинист был совсем рядом.
— Что я могу сделать? — развел тот руками. — Все перебрал — не качает. Еще одну крышку отверну — не поможет, тогда в депо будем проситься. Хоть позор моей седой голове, но что же поделаешь?
— Мы и так целый час стоим, — возмущался составитель.
— Еще пяток минут повремени.
Волочнев знал этого машиниста — старый опытный паровозник.
— Дядя Ваня, что у вас? — спросил Владимир, подойдя к паровозу.
Машинист покосился на него и ничего не ответил. Волочнев дождался, пока дядя Ваня вместе с помощником завернули крышку и пустили насос. Насос закачал торопливо, стуча о крышки цилиндров. Было видно, что он работает вхолостую, не забирая воздух.
— Такая же история! — сокрушенно сказал машинист, слезая с паровозной площадки.
— Смотри тут, — буркнул он помощнику. — А я пойду в будку. Позвоню, чтобы в депо забирали.
Когда машинист отошел от паровоза, Волочнев спросил помощника:
— Клапана смотрели?
Помощник размазал грязным рукавом пот по лицу, нехотя отозвался:
— Ну, смотрели, а что?
Волочнев, немного подумав, решительно сказал:
— Тогда быстренько отворачивай всасывающую трубу.
Паренек недоверчиво покосился на Владимира.
— Что, Иван Максимович не знает, где отворачивать?
— Отворачивай! Тут всего четыре гайки. Бывает второпях не разберешься.
Когда помощник отвернул трубу от корпуса, она оказалась наглухо закупоренной накипью.
— И вся причина, — облегченно вздохнул Волочнев, тоже вспотевший от напряжения. — Открывай насос и работайте. Пока без этой трубы обойдетесь.
Убедившись, что насос работает нормально, Володя направился своим путем. А за спиной услышал радостный крик:
— Дядя Ваня, не звоните — все в порядке!
Мало-помалу старые опытные машинисты сами стали обращаться за советами к Волочневу.
— Володя, — говорил какой-нибудь машинист, оглядываясь по сторонам, чтобы никто не видел, иначе потеряет достоинство. — Пойдем ко мне на паровоз, посмотришь, что-то он последнее время хандрит, с паром туговато.
Иногда с трудом, но причину обязательно находил. А дома переворачивал книги — искал нужную, читал, делал вычисления.
— Молодой, а ранний, — говорили о нем с уважением машинисты. — Видно талант у него паровозника. Далеко пойдет.
Оборвалось все из-за нелепого случая. Как-то на стоянке он помогал молоденькому кочегару прибить шлаковый «козел» в поддувале. Залез под паровозную раму и сунул резак в открытую пасть бункера. Оттуда, разбрасывая во все стороны искры, высыпался кусок огненного шлака. Искра попала в глаза машиниста. От нестерпимой боли он закричал. Перепуганный кочегар помог ему вылезти из-под паровоза, подвел к тендерному крану под воду, но было поздно. Глаз был обожжен. Около полгода Волочнев пролежал в больнице. Там согнали бельмо, но восстановить зрение в этом глазу не удалось. Тяжело было Волочневу свыкаться с тем, что пришлось навсегда расставаться с паровозом.
Началась война. Личное казалось теперь ничтожным по сравнению с большой народной бедой. Владимир встал за токарный станок, точил детали. Потом его назначили мастером подъемочного ремонта. Здесь в полной мере пригодилось его знание паровоза. Острый единственный глаз замечал каждую неряшливость или подделку даже у опытного слесаря.
Ремонтникам, любившим делать работу «как-нибудь» — лишь бы вытолкнуть паровоз за ворота, он не нравился. Иногда обозленный слесарь, стараясь досадить мастеру, выкрикивал обидное:
— Камбала!
Владимир Николаевич, услышав это прозвище первый раз, вздрогнул. Целый день не мог прийти в себя. Прозвище обидело его. Оно всколыхнуло прошлое, чем он жил и радовался. Но личных обид не помнил.
В конце войны Волочнева настигла вторая беда. Ольга ходила беременной. Оба с нетерпением ожидали первенца. За долгие годы супружеской жизни их не баловало счастье. Но вот оно улыбнулось им. И вдруг все рухнуло. Как-то в доме вышла растопка. Ольга решила идти на линию набрать щепок и попала там под поезд. Никто не видел, как это случилось. Вагонники, проходившие мимо, наткнулись на нее. Она, изуродованная, лежала в междупутье, а пальцы левой руки накрепко держали щепку. В ее смерти Волочнев винил только себя. Как он мог забыть о ее нуждах? Приходил с работы всегда в натопленную квартиру, дома его ожидал приготовленный ужин. Ольга никогда не просила от него помощи. Знала, муж устает на работе. А она дома. Первое время после смерти жены Волочнев не мог заходить домой, ночевал у Круговых. Знал, что одиночества не вынесет. Дальнейшая жизнь казалась бессмысленной. Но дружеское участие Круговых и товарищей помогло перенести и это горе. Но все это наложило свою печать на его характер.
С тех пор на работе Волочнев стал молчаливым и замкнутым. От прежнего Волочнева осталось неизменным только одно — требовательность. И когда в депо появилась вакантная должность приемщика, в управлении дороги решили — лучше Волочнева кандидатуры не подберешь. Владимир Николаевич теперь принимал отремонтированные паровозы.
12
Установка поршневых шатунов самая трудоемкая работа на паровозе. Деталь весом более полтонны надо с одной стороны одеть на палец кривошипа, с другой — соединить с кулаком поршневого штока. Единственные приспособления для этого — ломы и подкладки из шпал. Но вот все закончено. Слесаря, не сговариваясь, словно по команде, вытерли концами запотевшие лица и присели на стеллажи рядом с паровозом. Один за другим вытащили папиросы.
— Перекур десять минут! — объявил бригадир Анатолий Избяков, считая необходимым узаконить передышку.
— Теперь бы храпануть минут шестьсот, — сладко зевая, произнес Савельев, с грустью поглядывая на открытую дверь красного уголка, откуда виднелись ряды стульев.
— Хотя бы раз ты о работе подумал, — заметил Борис Хламов, сухощавый парень с серьезными серыми глазами.
Савельев вздохнул.
— Таким как ты еще апостол Лука советовал: «Трудитесь, как ослы, и вы получите от бога такое же уважение». Аристотель и Вильям Шекспир…
— Началось! — недовольно протянул Торубаров. — Откуда ты только выкапываешь иностранщину? Я тоже на десяти языках ругаться умею, а прошвабрю тебя по-русски, с морской водицей.
— Ну-ка, Тиша, давай, — подбодрил его Савельев, располагаясь поудобнее, рассчитывая слушать по крайней мере целый час. — Честное слово, всю жизнь бы твоим голосом наслаждался.
