Шрифт:
Закладка:
Пичугин ломается на первых же нотах.
— Что Вам нужно⁈ Деньги⁈ — промахивается он с первого же вопроса. — Так у меня их много! Я отдам вам всё, что у меня есть! Пятьдесят миллионов! Разве этого мало⁈ Только опустите меня, и я никому не скажу, что вы здесь творите!
Задумчиво прекращаю насвистывать.
Пятьдесят миллионов? Довольно неплохая сумма. Может, действительно взять деньги и свалить куда-нибудь заграницу? Проблем с паспортным контролем не будет с такими-то средствами.
Для вполне себе спокойной и размеренной жизни где-нибудь на берегу моря точно хватит. И для меня, и для Гели, и для наших семей, которые мы там заведём. Притом, на всю оставшуюся.
Хотя нет.
Слова лжеца ничего не стоят даже на бумаге, и довериться пижону я никак не могу. К тому же, я уже решил для себя, что такая жизнь мне не по душе. И сестра вряд ли согласится. Она горит желанием отомстить.
Так что решено.
Деньги мы и сами заработаем. В крайнем случае распродадим отцовский автопарк. А погибших родных нам уже никто не вернёт.
После недолгих раздумий хватаю стальную пилу для ампутации конечностей, удобно попавшуюся под руку, и, продолжив насвистывать мелодию, возвращаюсь к Пичугину.
Заметив инструмент в моих руках и озабоченный взгляд, он расширяет глаза до состояния пятирублёвой монеты. Нижняя губа дрожит, зубы стучат.
— Как думаешь, сначала ногу или руку? — невзначай спрашиваю у сестры, поочерёдно переставляя пилу от одной конечности к другой.
— Я думаю, лучше руку, — отвечает сестра, с трудом подавляя смешок.
Она всё поняла, и это хорошо. Не хватало ещё, чтобы она посчитала меня за маньяка.
К счастью, Пичугин не замечает весёлых ноток в её голосе и, жалобно скуля, чуть ли не плача, обращается ко мне с намокшими глазами:
— Да что вам нужно⁈ Я сделаю всё, только не делайте этого!
— Не делать чего? — словно не понимая, спрашиваю я и останавливаю пилу аккурат у локтя.
— Не отрезайте мне руку! — с надрывом выкрикивает он и всё же не выдерживает, плачет.
Кажись, готов клиент.
— Хорошо, — с лёгкостью соглашаюсь я, чем удивляю ошарашенного графа. — Не буду.
Не веря своим ушам и глазам, он быстро моргает, глядя на меня, и почти не дышит.
— П-правда? — нервно сглатывает слюну. — Я м-могу идти? Обещаю, я отдам вам все деньги!
— Ты меня не понял, — я широко скалюсь и наклоняюсь над его лицом, чтобы он лучше меня видел. — Я не стану отрезать тебе руку, но это вовсе не значит, что я отпущу тебя отсюда живым. И уж тем более твои грязные деньги мне не нужны.
Его взгляд замирает. В нём зарождается панический страх. Я продолжаю:
— Однако я — человек чести и дарую тебе выбор, — выпрямляюсь. — Ты можешь ничего нам не рассказать и умереть медленно и крайне болезненно. Поверь, мне не составит труда доставить тебе адскую боль.
Конечно же, я вру. Никогда в жизни никого не пытал и не собираюсь, но он-то об этом не знает.
— Или же ты можешь ответить на все наши вопросы, и тогда ты умрёшь быстро и без боли.
Делаю короткую паузу, давая ему осмыслить услышанное.
— Выбор за тобой.
Глаза Пичугина начинают бегать по комнате. Его мозг борется с осознанием скорой смерти и мечется из стороны в сторону, пытаясь найти способ избежать столь незавидной участи.
Наконец, осознание происходящего прибивает его к земле острым колом, не давая пошевелиться. Сам того не понимая, он делает выбор и озвучивает его мне:
— Хорошо, я всё скажу, — его голос дрожит меньше и звучит смиренно.
— Вот и замечательно, — радуюсь я такому исходу и киваю сестре.
* * *
Пичугин оказался тем ещё балаболом. Выдал всё на духу и даже больше, чем просили.
В первую очередь рассказал о мужчине, который его якобы подставил. Предложил кругленькую сумму денег, чтобы тот бизнес отца продал и потом это поместье купил.
Описать он его толком не смог, и с ни одной из показанных нами фото из статей про «Энерготек» его показания не сошлись.
Но чесал он знатно.
По версии нашего обоссавшегося пижона, от столь выгодного предложения он изначально отказался, а согласился под давлением и страхом за собственную жизнь, когда неизвестные убили его отца.
И я бы даже, возможно, поверил в его слова, не покажи мне сестра довольно занимательную статью, датирующуюся буквально тем же днём, что и продажа «Пичугин-Пак».
В ней упоминалось об странном происшествии в цехе по изготовлению упаковок, где хозяин производства покончил с собой, спрыгнув с верхнего этажа цеха на глазах у собственного сына.
Камеры, доступ к которым был только у семейства Пичугиных, чудесным образом потеряли все данные. Происшествие никто, кроме Шаха, не лицезрел. Дело замяли.
Думаю, тут только идиот не поймёт, в чём дело.
Само собой, говорить Пичугину о том, что мы раскрыли его ложь не стали. Уж очень хотелось ещё послушать, что такого он напридумывает. И как оказалось, не зря.
Второй лжи, нацеленной на обеление его подгнившей репутации, ждать долго не пришлось. Почти сразу за горьким рассказом о потере отца и тяжёлом принятии договора в целях спасения собственной жизни он поведал нам о том, как его заставили явиться сюда. Сначала в одиночку, а после неудачи с отрядом наёмников.
Пичугин божился, что ни в чём не виноват и нам следует его отпустить. Говорил он это настолько уверенно, что, кажется, и сам поверил в свою ложь. Даже Геля, и та начала смотреть на него с жалостью.
К его несчастью, меня он провести не смог.
— Я всё вам рассказал, — сказал граф, поглядывая с надеждой то на меня, то на сестру. — Теперь вы понимаете, что я ни в чём не виноват? Пожалуйста, отпустите меня, я никому о вас не скажу! Честно-честно! Забудем всё это как страшный сон и разойдёмся, как в море корабли!
— Заманчивое предложение, — потянулся к ремню, делая вид, что собираюсь его освободить, но замер. — и я от него, пожалуй, откажусь, — Пичугин побледнел. — Я
